Алмаз раджи, Собрание сочинений - Стивенсон Роберт Льюис (2014)

Вероятно, люди на судне начали осознавать грозившую им опасность и всячески старались спасти обреченное судно. Всякий раз, когда ветер немного стихал, они, очевидно, замечали, как быстро течение несет их назад. Они поспешно убирали паруса, убедившись, что от них в таких обстоятельствах мало проку, а громадные валы вокруг шхуны вздымались все выше и выше, вспениваясь справа и слева от шхуны над подводными рифами. Снова и снова громадный бурун рассыпался под самым форштевнем, обнажая на миг темную скалу и мокрые водоросли, повисшие на ней. Команда трудилась не покладая рук; работы всем хватало, видит Бог! И этим-то зрелищем отчаянной борьбы людей за жизнь, зрелищем, леденящим душу, мой дядя откровенно упивался. Он смаковал страшные перипетии человеческой драмы с видом знатока.

Когда я повернулся, чтобы спуститься с холма, дядя Гордон уселся на землю, его распростертые руки вцепились в вереск, а выглядел он так, словно помолодел духом и телом.

Возвратившись домой в самом тягостном расположении духа, я почувствовал себя еще более удрученным при виде Мэри. Засучив рукава, она усердно месила своими сильными руками тесто. Взяв с блюда на буфете овсяную лепешку, я сел и стал молча ее жевать.

– Ты устал, Чарли? – спросила Мэри погодя.

– Не столько устал, – ответил я, вставая, – как меня мучает и томит отсрочка, а может, и само пребывание на Аросе. Ты знаешь меня достаточно, чтобы безошибочно судить обо мне; ты знаешь, чего я хочу. И вот, Мэри, что я тебе скажу: лучше бы тебе оказаться где угодно, только не здесь.

– Я знаю только одно, – возразила она. – Я буду там, где мне велит быть мой долг.

– Ты забываешь, что у тебя есть долг перед самой собой, – заметил я.

– Уж не в Библии ли ты это вычитал? – насмешливо спросила она, продолжая месить тесто.

– Не смейся надо мной, Мэри, – мрачно отозвался я. – Видит Бог, мне совсем не до смеха. Лучше послушай, что я тебе скажу. Если мы уговорим твоего отца уехать с нами, тем лучше. Но с ним или без него, я хочу увезти тебя отсюда. Я приехал сюда с совершенно другими намерениями – как человек, который возвращается в свой родной дом. Но теперь все изменилось, у меня осталось только одно желание, одна мечта, одна надежда – бежать отсюда, бежать с этого проклятого острова!

Мэри оставила работу и взглянула на меня.

– Неужели ты думаешь, – проговорила она, – что у меня нет глаз, нет ушей? Неужели ты думаешь, что сердце мое не разрывается от присутствия в доме всей этой «бронзы» – как он ее называет, прости его Господи! – которую я хотела бы выбросить в море? Или ты думаешь, что я жила здесь и не видела того, что ты увидел за какой-нибудь час?.. О нет, Чарли, – продолжала она – я знаю, что у нас неладно, что здесь поселился какой-то грех. Какой именно и в чем он заключается, я не знаю, да и не желаю знать. Не желаю, потому что мне не доводилось слышать, чтобы зло можно было исправить, вмешавшись не в свое дело. И не требуй от меня, чтобы я бросила отца! Пока он жив, пока он дышит, я останусь рядом с ним. Он не жилец на этом свете и протянет недолго – попомни мое слово, Чарли. Я вижу печать смерти на его челе – и, быть может, это и к лучшему…

Я некоторое время молчал, не зная, что возразить, а когда наконец поднял голову, Мэри меня опередила.

– Чарли, – сказала она, – то, что велит мне мой долг, вовсе не обязательно для тебя. То, с чем мне приходится мириться, тебя не касается. Этот дом осквернен грехом и бедой, но ты здесь посторонний человек, поэтому забирай свое имущество и уходи. Уходи в лучшие места, к другим, лучшим людям, чем мы. Но если тебе когда-нибудь вздумается вернуться сюда, хоть и через двадцать лет, ты все равно найдешь меня здесь. Я всегда буду ждать тебя.