Алмаз раджи, Собрание сочинений - Стивенсон Роберт Льюис (2014)

– Депрэ, об одном тебя прошу: попридержи язык. Я хочу допросить Жана-Мари; если он ни в чем не виновен, как ты стараешься меня уверить, пускай сам и отвечает. Ну-с, сударь, – Казимир снова наставил монокль на Жан-Мари, – стало быть, вы знали, что сокровища эти можно украсть и не понести за это наказания? Вы знали, что вас за это не будут преследовать? Отвечайте – да или нет.

– Да, – едва слышно пробормотал мальчик.

Он сидел как на иголках, поминутно менялся в лице, судорожно ломал пальцы и точно давился, глотая воздух. Каждый, глядя на него в эту минуту, сказал бы, что он и есть преступник.

– Вы знали, где были спрятаны эти вещи? – продолжал инквизитор.

– Знал…

– Вы говорите, что прежде были вором. А откуда мне знать, отказались вы от своей профессии или нет? Вы, наверно, легко можете перебраться через эти ворота?

– Да, – еще тише прошептал мальчик.

– Ну, значит, ты и украл это золото! – гаркнул Казимир. – Ты это отлично знаешь и не посмеешь запираться! Погляди мне в лицо своими воровскими глазами и скажи: правду я говорю или нет!

Однако Жан-Мари не послушался мучителя, а совершенно неожиданно разразился жутким плачем и бросился вон из беседки.

– Казимир, ты сущий зверь, – бросила Анастази брату и помчалась вдогонку за беглецом.

– Ты, брат, уж слишком много себе позволяешь, – начал было Депрэ.

– Поставь себя на мое место, – перебил его Казимир. – Ты телеграфируешь мне, просишь бросить все дела и мчаться сюда – дескать, я тебе нужен до зарезу. Я приезжаю, спрашиваю, в чем дело, а ты говоришь: «Найди мне вора». Я его нахожу и говорю: вот он! Чего вы еще от меня хотите? Тебе не нравится, что дело приняло такой оборот? Да я-то тут при чем? И что тут обидного?

Гнев доктора Депрэ тем временем возрастал.

– Ладно, я готов поблагодарить тебя даже за неуместное усердие. Но, во всяком случае, предположить такую нелепость…

– Слушай, Анри, кто из вас – ты или твоя жена – украл вещи?

– Ни я, ни она.

– Ну так украл их мальчишка, вот тебе и весь сказ! Надеюсь, вопрос исчерпан, и мы не будем к нему возвращаться, – закончил шурин, вынимая портсигар из кармана.

– Нет, я скажу, – настаивал доктор. – Если бы этот мальчик сам стал уверять меня, что он и есть вор, я бы расхохотался ему в лицо, а если б и поверил, то сказал бы, что он сделал это с добрым умыслом.

– Ладно, – снисходительно улыбнулся Казимир. – Дай-ка мне прикурить, у меня времени в обрез… Кстати, когда ты, наконец, уполномочишь меня продать твои турецкие облигации? Я ведь сообщал, что там не все благополучно. И теперь повторяю, что собственно ради этого и приехал… Ты не имеешь обыкновения отвечать на письма, неисправимый лентяй, и не придаешь значения моим советам. Я уверен, что это для тебя не пройдет безнаказанно …

– Я никогда не сомневался в твоей деловитости, любезный брат, – ласково произнес доктор, – но… но… ведь ты же не всеведущ!

– Ну, голубчик, тогда можешь оставаться при своих бумажонках, которые завтра пойдут на обертку для колбас, и при своем честнейшем и благороднейшем конюхе, черт бы вас всех побрал! Я ухожу. Кланяйся от меня Стази, а если желаешь, можешь передать поклон и твоему висельнику-сынку. До свиданья!

С тем Казимир и ушел. В тот же вечер доктор по косточкам разобрал характер братца в присутствии сестрицы.

Примирение с Жаном-Мари шло довольно туго. Его ничем нельзя было утешить. Он твердил, что уйдет от них, и поминутно заливался слезами. Целый час билась с ним Анастази, пока ей не удалось уговорить мальчика. Она отыскала мужа и в большом волнении рассказала ему, чего ей стоило уломать приемного сына.