Дорога без возврата (сборник) - Анджей Сапковский (1988-2001)

– Отправляюсь сразу после торжеств, – повторила Цири. – Хочу снова видеть звезды над большаком, хочу насвистывать среди ночи баллады Лютика и жажду борьбы и пляски с мечом, жажду риска, жажду наслаждения, которое дает победа. И жажду одиночества. Ты меня понимаешь?

– Конечно, понимаю, Цири. Ты – моя дочь, ты – ведьмачка. Ты поступишь так, как должна поступить. Но одно я обязан тебе сказать. Одно. Ты не убежишь, хоть все время будешь убегать.

– Знаю. – Она прижалась крепче. – Я все еще надеюсь, что когда-нибудь… Если я подожду, если наберусь терпения, то и для меня когда-нибудь настанет такой прекрасный день… Такой прекрасный день… Хотя…

– Что, Цири?

– Я никогда не была красивой. А с этим шрамом…

– Цири, – не дал он ей досказать. – Ты самая прекрасная девушка в мире. Конечно, после Йен.

– Ох, Геральт…

– Если не веришь, спроси Лютика.

– Ох, Геральт.

– Куда?..

– На юг, – прервала она, отворачиваясь. – Страна еще дымит там после войны, идет восстановление, люди бьются за выживание. Им необходимы защита и охрана. Я пригожусь. И еще есть пустыня Корат… есть еще Нильфгаард. Там у меня свои счеты. Там еще надо кое-что подравнять, гвихиру и мне…

Она замолчала, лицо стало жестким, зеленые глаза сузились, губы искривила злая гримаса. «Помню, – подумал Геральт. – Помню». Да. Это было тогда, на скользких от крови ступенях замка Рыс-Рун, когда они дрались плечом к плечу, он и она. Волк и Кошка, две машины для убийства, нечеловечески быстрые и нечеловечески жестокие, доведенные до крайности, разъяренные, прижатые к стене. Да, тогда нильфгаардцы, смятые ужасом, отступили, преследуемые сверком и свистом их клинков, а они медленно пошли вниз, вниз по ступеням замка Рыс-Рун, скользким от крови. Пошли, поддерживая друг друга, связанные, а перед ними двигалась смерть, смерть, воплотившаяся в два блестящих лезвия мечей. Холодный, спокойный Волк и сумасшедшая Кошка. Просверк мечей, крик, кровь, смерть… Да, это было тогда… Тогда.

Цири снова откинула волосы, и, скрытая раньше пепельными прядями, блеснула серебряной белизной широкая полоска у виска.

Тогда у нее поседели волосы.

– Там у меня свои счеты, – прошипела она. – За Мистле. За мою Мистле. Я отомстила за нее, но одной смерти за Мистле мало…

«Бонарт, – подумал Геральт. – Она убила его, ненавидя. Ох, Цири, Цири. Ты стоишь над пропастью, доченька. За твою Мистле мало и тысячи смертей. Берегись ненависти, Цири, она пожирает как рак».

– Береги себя, – шепнул он.

– Предпочитаю, чтобы береглись другие, – зловеще усмехнулась она. – Это гораздо важнее… По большому счету.

«Я уже никогда не увижу ее, – подумал он. – Если она уедет, я ее уже никогда не увижу».

– Увидишь, – сказала она и улыбнулась, и была это улыбка чародейки, а не ведьмачки. – Увидишь, Геральт.

Она вдруг вскочила, высокая и худощавая, как мальчишка, но ловкая, как танцорка. Одним прыжком влетела в седло.

– Йаааа, Кэльпи!!!

Из-под копыт кобылы брызнули искры, выбитые подковами.

Из-за угла стены высунулся Лютик с перевешенной через плечо лютней и двумя огромными кубками пива в руках.

– Получи и напейся, – сказал он, присаживаясь рядом. – Это поможет.

– Не знаю. Йеннифэр пообещала, что если от меня будет нести…

– Пожуешь петрушки. Пей, подкаблучник.

Долгое время они сидели молча, медленно прихлебывая из кубков. Наконец Лютик вздохнул:

– Цири уезжает, верно?

– Да.

– Я так и знал. Слушай, Геральт…

– Помолчи, Лютик.

– Ну, ну.

Они молчали снова. Из кухни тянуло ароматом жареной дичи, крепко приправленной можжевельником.

– Что-то кончается, – с трудом проговорил Геральт. – Что-то кончается, Лютик.

– Нет, – возразил поэт. – Что-то начинается.

IX