О том, что орден паладинов буквально вымирает трубили отовсюду из года в год, но только перед лицом войны стал предельно ясен масштаб трагедии. Многие роды́ клятвы после Ронхельской Трагедии разорвали свою клятву с Сельей, и обратно в строй они не вернулись, даже когда орден восстановил свою репутацию. Восстановленная репутация привлекла в орден массу людей, которые не относились к каким-либо благородным семействам, это были обычные простолюдины. И сколько бы борцы за классовое равенство, к которому всегда стремился Селирест, ни трубили о том, что аристократы и простолюдины одинаковы во всем, практика показывала, что выживаемость среднестатистического паладина-добровольца из семьи простых обывателей, не превышала двух лет. Почти все добровольцы последних лет уже были мертвы.

Роды́ клятвы с самого рождения клятвенного ребенка знали, что тому предстоит стать паладином. И дабы не опорочить род посредственным вложением в общее дело, кандидата готовили с самых ранних лет, детей готовили к их участи, едва они становились на ноги. Уже на первой клятве при вступлении в ряды послушников, каждый из таких бойцов мог похвастаться блестящей подготовкой. Чего нельзя было сказать о добровольцах из числа простолюдинов, которым могло внезапно в голову прийти уйти в монастырь. Огромное количество этих недоучек гибли в первые годы после последней клятвы. Те, кто пережил свои первые столкновения со злом, которое им следовало выслеживать и искоренять, зачастую стремились спрятаться и найти какой-нибудь тихий уголок где-то подальше от ордена, в страхе, что с них спросят за безделие. В уставе ордена даже не было пункта, который подразумевал кару за то, что паладин не следовал избранному им пути. С такой проблемой орден столкнулся впервые.

Пять лет бесплатно иметь крышу над головой, питаться и одеваться, получать образование взамен на следование распорядку монастыря некоторым нагрузкам и испытаниям, которые закончатся через пять лет, а по истечению этого срока купаться в почете и получать жалование от церкви — таким видели ушлые обыватели перспективу пойти в монастырь ордена. При том у ордена не было никакой возможности отследить, занят паладин делом или просто болтается в каких-нибудь придорожных кабаках.

Подразумевалось, что паладин будет следовать заветам, которые оставили ему потомки. Идеалистические представления о людях, какими страдали многие древние паладины, которые еще помнили старые времена, расшиблись о практичные и даже приспособленческие представления о жизни людей, которые не планировали ничего, не то что на поколения вперед, а даже на один год. Эти люди не понимали и не хотели понимать, какой груз ответственности лежит на их плечах, им было плевать. Они искали себе лучшее место под солнцем. Они не задумывались о том, что они губят репутацию ордена, не задумывали и о том, что вообще-то могли бы принести Селиресту хоть какую-то пользу, не обязательно нужно было выискивать самых страшных врагов королевства и биться с ними насмерть, было много других задач, с которыми паладинам регулярно приходилось сталкиваться. Но жалования церкви оказывалось достаточно, чтобы отказаться от любых полезных занятий.

Были, конечно, добровольцы, такие как Джессвел, искренние, принципиальные, горящие идеей. Смертность среди них все еще была высока из-за недостаточной подготовки, а также из-за некоторой наивности, которую в клятвенных детях искореняли с младых ногтей. Но они хотя бы не дезертировали, не прятались по периферии королевства, не игнорировали призыв явиться на фронт. Но таких было катастрофически мало.

— Двести, — констатировал глава ордена, сокрушенно склонившись над бумагами с подсчетами. — На фронт явилось всего двести паладинов. Из тысячи числящихся на службе.