Книга воспоминаний - Петер Надаш

Прыгая как кузнечики, мы домчались до их палатки, они нас не видели, мы кубарем вкатились в темное нутро палатки, которая оказалась на удивление просторной, плотный тент не пропускал света, под ним можно было стоять во весь рост, но мы с Кальманом ползали на четвереньках, в душной темноте я сразу же уловил притягательный запах Кристиана, единственная узкая полоска света падала сверху, через приоткрытую отдушину, отчего тьма в палатке казалась только гуще; мы ползали, сталкиваясь руками и ногами, тьма и свет ослепляли нас одинаково, мы жадно нащупывали вещи, Кальман, и это мне слышится до сих пор, сопел как животное, однако сколько я ни напрягаю память, другие детали в ней не всплывают, только то, что мы взбудоражено ползали в жаркой темной духоте и пытались что-то нащупать, его затылок в косом луче света и это сопение; например, я не помню, сколько времени это длилось, говорили ли мы что-нибудь друг другу, скорее всего, необходимости в этом не было, я знал, чего хочет Кальман, что он собирается делать, а он знал, чего хочу и что собираюсь делать я, мы знали, зачем мы нащупываем эти безумно драгоценные вещи, которые в следующее мгновение полетят отсюда ко всем чертям собачьим! и все же каждый из нас, находясь в самом центре той тайной, подлинной, реальной, заговорщической жизни, был одинок, был замкнут в своих страстях; мне помнится, он начал первый, откинул полог палатки, отчего внутри сразу стало светлее, я это отчетливо помню, и только потом послышался звон и дребезг вылетевшего по дуге котелка, мне же под руку попался фонарик, и поначалу мы бросали вещи по одной, выискивая что-нибудь твердое, а еще лучше бьющееся! все падало, грохотало, звенело, билось, а потом было уже не до выбора, у нас не было времени, и мы, озверев, вышвыривали уже все подряд – шмотье, рюкзаки, одеяла, иногда сталкиваясь друг с другом в отчаянной спешке, потому что они уже бежали вверх по поляне к нам, Кристиан размахивал палкой и ножом, а вещей было еще много, и я даже в этом лихорадочном рвении старался, чтобы вещи поделикатнее – как бинокль, будильник, ржавая на ощупь штормовая лампа, вилка, зажигалка, компас – улетали как можно дальше и в разных направлениях.

Мне пришлось на него заорать, я орал во всю глотку, тянул его, надо сматываться! на тугой тент палатки уже сыпались камни, потому что Прем на бегу наклонялся, швырял камень и бежал дальше, проделывая это с дьявольской ловкостью, ничуть не сбавляя при этом скорости, а Кальман был настолько захвачен, так погружен в эту сладкую вакханалию, что ничего не видел и ничего не слышал, и я подумал уже, что придется бросить его, но это было никак невозможно, поэтому я толкал и тянул его, но он будто ослеп, не видел, что они уже рядом, опередив Кристиана, Прем бежал впереди, времени на раздумья не оставалось, нужно было что-то решать, и я, выскользнув из палатки, обогнул ее и, цепляясь за ветви и корни и постоянно оглядываясь, не понимая, чего он мешкает, стал взбираться наверх, чтобы скорее добраться до той чертовой скалы, где можно было укрыться под большим кустом; а Кальман остановился прямо перед палаткой, он, распрямившись, смотрел на них, потом наклонился и, беглым шагом обойдя палатку, вырвал по одному все колышки, более слабые просто поддавая ногой, после чего, уже бегом, бросился за мною.

Палатка рухнула в тот момент, когда они к ней подбежали, и зрелище это так потрясло их, что если до этого они, может быть, и знали, что собираются делать, то теперь, отдуваясь, стояли над нею совершенно беспомощные и растерянные.

Пока Кальман карабкался наверх, сквозь дикое завывание ветра я слышал, как осыпаются у него под ногами и гремят вниз камни.