Каждое слово, которое я шепчу, выходит дрожащим.

— Как ты меня только что назвал?

Сейнт ухмыляется.

— Ты моя муза.

Его рука убирает прядь волос мне за ухо, и я отдергиваюсь, размахивая сковородкой в его направлении.

Он с легкостью ловит ее и вырывает у меня из рук, с грохотом отправляя за спину.

Я съеживаюсь от этого звука, но он даже не вздрагивает. Не позволяя своей ужасающей ухмылке, сойти с лица.

— Я не мог писать снова, пока не встретил тебя. Ты — мое вдохновение, Браяр. Ты — чернила в моей ручке, слова на моей странице, голос в моей голове, имя, вытатуированное на моем сердце. — Он снова подходит ближе, и на этот раз у меня нет оружия, чтобы целиться ему в голову. — Вот почему я не могу позволить кому-то другому заполучить тебя. Теперь ты принадлежишь мне.

— Я никому не принадлежу, ты, больной ублюдок, — выплевываю я, отступая за пределы его досягаемости. — Убирайся из моего дома. Я вызываю полицию.

Если бы только я вошла в дом секундой раньше, я могла бы выбежать обратно за дверь и остановить их. Добилась, чтобы его арестовали на месте, чтобы я не жила в этом кошмаре.

Его улыбка по-прежнему не дрогнула.

— Ты не собираешься этого делать, потому что у тебя нет никаких доказательств. — Каким-то образом он полностью уверен в себе. — Не говоря уже о том, что я оказал тебе услугу. Он бы уничтожил тебя, если бы у него был шанс. Я остановил его — защитил тебя. Я твой святой. — Он хватает меня за бедро, удерживая на месте, пока я безуспешно пытаюсь вывернуться из его хватки. — А ты моя грешница.

Я толкаю его в грудь, но он не сдвинулся с места. Скала шести футов пяти дюймов по сравнению со мной — пятифутовой малышкой.

— Ты меня даже не знаешь.

— Напротив… — Он достает свой телефон, показывая мне экран блокировки. У меня сводит живот. Моя фотография. Селфи, улыбающееся в камеру, в кафе во времена моей диссертации, когда кофеин заменял мне сон. Он, должно быть, перерыл несколько месяцев постов, чтобы найти это. — Ты для меня — все.

Он лезет в задний карман и открывает бумажник. Еще одна моя фотография, на этой я в маленьком черном платье во время редкой ночной прогулки с подругами, когда я получала степень магистра. Он вырезал моих друзей, оставив меня единственным объектом своей одержимости.

Я прижимаю руку ко рту, пытаясь сдержать дикий звук, который так и норовит вырваться наружу. Что-то среднее между криком ужаса и кровожадным воплем.

Наконец, мне удается выдавить:

— Ты хранишь… мои фотографии?

Я едва его знаю, а он уже ведет себя так, словно я его девушка. Нет, как будто я его собственность.

Его следующие слова текут, как теплый жидкий шоколад.

— Если бы я мог запечатлеть тебя в своем мозгу, я бы это сделал.

Глупо, но от этих слов у меня сжимается сердце. То же самое признание в любви, которое С.Т. Николсон написал в «Эта книга, будет преследовать Вас». Он знал, что это моя любимая книга, и запомнил одну из лучших ее строк. Одну я выделила и подчеркнула.

Я одергиваю себя. Он преследователь. Он только что вломился в мой дом. Хуже того, он убийца. Возможно, он и не убивал Остина голыми руками, но он намеренно дал Остину смертельную дозу наркотиков. Он сознательно покончил с жизнью. Каким-то болезненным, извращенным образом он думает, что убивал ради меня.

— Это ты был у меня во дворе той ночью. В маске.

— Да.

У меня голова идет кругом от того, с какой готовностью он признается в своих преступлениях. Незаконное проникновение, преследование, убийство. Как будто он гордится. Как будто его преступления каким-то образом доказывают его преданность мне, а не его безумие.

— 8793506.

Я хмурюсь.

— Что это, черт возьми, такое?

Он ухмыляется.

— Номер твоего водительского удостоверения.