Маленькая ладошка взлетает, чтобы прикрыть мне рот.

— Генри, нет! Только не вслух! — я никогда не видел её такой красной.

Извиняясь, я тихо хихикаю и целую её в тыльную сторону ладони, прокладывая дорожку поцелуев вверх по руке.

— Прости.

— Тихо, про себя, пожалуйста, — настаивает она, и я делаю, как она просила.

Это короткий отрывок, и я быстро заканчиваю его читать.

— Мне нравится, к чему это ведет.

Она бросает на меня быстрый взгляд сквозь волосы.

— Правда?

Когда я дергаю за розовый локон, чтобы притянуть её ближе, её щеки краснеют.

— Правда.

Облегчение и гордость вспыхивают на её хорошеньком личике. Когда на её щеках появляются ямочки, я отбрасываю телефон в сторону и укладываю её на кровать. Ее хихиканье превращается в хриплые стоны, когда я целую её. Мне нравится, как она тает рядом со мной.

Те дни прошли.

ЛУНА

Чёрт. Я ненавижу это. Ненавижу свой мозг, свои мысли и чувства. Я до смерти боюсь позволить ему увидеть эту слабую и нуждающуюся часть меня, боюсь, что он поймет, что я не стою его времени.

Я должна сказать, что заболела и вернуться домой. Но я прекрасно понимаю, что у Генри осталось всего три съемочных дня. Именно поэтому я появляюсь на площадке. На него не только приятно смотреть, но я также боюсь, что больше никогда его не увижу, как только он завершит работу.

Сегодня сложная сцена. Кажется, у них ничего не получается. Расстроенная Сири вылетает со съемочной площадки. Генри остается со скрещенными на груди руками, уставившись в пол.

— Перерыв 5 минут!

Площадка довольно быстро пустеет. Я остаюсь, чтобы убедиться, что с Генри всё в порядке. Не то чтобы я собиралась спрашивать. Не сейчас, когда он знает, какая я трусиха.

Когда координатор по интимной близости выходит вперед, чтобы поговорить с ним, она зовёт дублера. Кто-то толкает меня вперед, на яркий свет съемочной площадки, и прежде чем я успеваю убить того, кто это сделал, я оказываюсь перед Генри.

— Спасибо, что ты здесь, — Винтер, координатор, одаривает меня доброй улыбкой.

— О, я не…

— Не волнуйся, тебе не нужно ничего делать или говорить. Ты просто помогаешь нам, заменяя Сири, — Винтер смотрит на Генри. — Давайте посмотрим, сможем ли мы разобраться в этой проблеме.

Генри кивает. Я вижу его краем глаза.

— Превосходно. С чего начнем? Ах, да. Вы идете вместе. Сначала вы оба делаете четыре шага.

Генри делает шаг вперед, и я делаю шаг вперед. Никто ничего не говорил о том, чтобы идти, чего, по-видимому, я не могу сделать в данный момент. Я чувствую себя так неловко. Свет такой яркий, и я слышу, как кто-то хихикает в окружающей нас темноте. Это очень похоже на Хейзел, и я знаю, кого мне придется убить позже.

— Вы держитесь за руки, — напоминает Винтер Генри.

Это происходит автоматически — он берет мою руку в свою. Всё ещё большую и сильную. Всё ещё теплую и безопасную. Не глядя на меня, он переплетает свои пальцы с моими.

— Вы идете вместе. Затем она останавливает тебя.

Я ничего не делаю. Моё сердце так сильно колотится в груди, что я больше ничего не слышу. Генри молчит, смотря на наши переплетенные руки.

— Она обнимает тебя.

Прерывисто вздохнув, Генри берет каждую из моих рук в свои и кладет их себе на талию. Дышать становится невозможно. Внутри меня разливается жар. Моё тело жаждало этой близости. Это удушает, и всё же этого недостаточно.

— Ты прижимаешься своим лбом к её лбу. Твои руки ласкают её лицо. Зрительный контакт очень важен в этой сцене.

Закрыв глаза, Генри прижимается своим лбом к моему. Его руки дрожат так, что я замечаю. Но затем его ладони оказываются на моём лице, мягкие и нежные.

— Ты шепчешь ей на ухо и извиняешься за то, что отдалился, за то, что оттолкнул её, и напоминаешь, что любишь её. А потом ты целуешь её.