Танцующий в темноте - Т. Мартин

— Иди, Лукас, — произносит Безымянный, поворачивая голову к выходу. — Если ты не хочешь, чтобы это заняло всю ночь. Мне все еще нужно добраться до этих труб.

Безымянный отворачивается, и я направляюсь к Гриффину. Черт, его разорвало. Но раны в основном поверхностные. Возможно, он устал, но он должен быть в состоянии стоять. Я беру белую ткань со стола и оборачиваю ее вокруг его торса, затем развязываю его запястья и лодыжки.

Когда он поднимает глаза, когда я тяну его вперед, наши взгляды встречаются. На секунду я ошеломлен черными дырами, впивающимися в меня. Я видел его до того, как она привязала его. Даже тогда было очевидно, что он уже прошел через ад. Но выражение, запечатлевшееся на его лице сейчас? Как будто Катерина вырезала его сердце и оставила истекать кровью.

Я не знаю, как он вернется из чего-то подобного.

Может быть, и он не знает.

Может быть, никто из нас этого не сделает.

Он морщится, соскальзывая со стола, но ходит довольно хорошо, пока опирается на меня. Как только я переступаю порог, тихий голос решительно останавливает меня.

— Обещаешь?

Я оглядываюсь через плечо. София стоит в открытом дверном проеме клетки, пристально глядя на меня.

Когда я не отвечаю, она обнимает свою мягкую игрушку.

— Обещаешь, что вернешься за мной?

Что-то становится пустым в моей груди, и я не знаю, что это, но это причиняет боль и успокаивает одновременно. Я не могу поверить, что она заговорила со мной.

Наконец, я киваю.

— Обещаю.

Я начинаю поворачиваться, но Гриффин остается прикованным к земле. Расстроенный, я снова дергаю его, и когда он все еще не двигается с места, я смотрю рядом со мной и вижу, что он смотрит на Софию достаточно пристально, чтобы прожечь дыру в ее голове.

Из моего горла вырывается рычание, и костяшки моих пальцев на его руке белеют.

— Ты идешь или остаешься?

Через секунду он отводит взгляд, морщась, когда я тащу его вниз, в кладовку. Это единственная дверь в этом коротком коридоре, не считая выхода наверху встроенной лестницы позади нас. Я отпираю ее, и мы входим в комнату, полную гнилостной вони и темных углов.

Ящики стоят вдоль стен бок о бок, сложенные друг на друга штабелями. Руки, тощие, как зубочистки, немедленно тянутся, хватая нас, и пересохшие голоса перекрывают друг друга, чтобы быть услышанными.

— Помогите…

— Убирайтесь, пока можете…

— Не оставляйте меня здесь…

Волосы на затылке встают дыбом, и я пытаюсь не обращать внимания на голоса, так как голова и без того раскалывается от каждого пронзительного крика.

— Сюда.

Я опускаю Гриффина на землю, чтобы он мог отдохнуть, но он кряхтит и с трудом поднимается на ноги. Он указывает налево от нас, где к стене прислонены одинокий болторез и огнетушитель.

Я хватаю болторез и направляюсь к первому ящику. В нем лежит новенький, которого только что привезли.

— Какого хрена ты делаешь? — грубый вопль Лысого обрывается, когда огнетушитель соприкасается с его затылком.

Он падает на пол, прямо посреди дверного проема. Гриффин опускает огнетушитель, морщась, когда оборачивает руку вокруг окровавленной ткани на животе.

— Дерьмо, — выдыхаю я, пульс звенит в ушах и соревнуется с криками вокруг нас. — Спасибо, чувак.

— Полагаю, я твой должник, верно? — фыркает он, прислоняясь к стене и сползая на пол.

— Думаю, да. Подожди.

Возвращаясь к ящику передо мной, я чувствую, как на моей коже выступает свежий пот, когда я срезаю висячий замок.

Вновь прибывший, спотыкаясь, выходит из ящика, его глаза перебегают с меня на Гриффина. Он тяжело дышит, но зрачки расширены от возбуждения.

Что за черт?

— Спасибо. Я останусь и помогу тебе.

Он тычет подбородком в сторону Гриффина.

— Или я могу вытащить этого парня отсюда, пока он не потерял сознание. Тебе решать.

Мои брови сходятся вместе.