Танцующий в темноте - Т. Мартин

Мой взгляд скользит по его плечам и спине, по крови, заливающей его мышцы, и я задыхаюсь. Красный цвет скрывает глубину и ширину пореза, но я вижу достаточно, чтобы сказать, что он не поверхностный, как мои раны. Ему понадобятся швы.

Запустив пальцы в волосы, он крадется в сторону ванной.

Я следую за ним, мои руки дрожат.

— Адам…

Он останавливается в дверях, напрягаясь, но по-прежнему не смотрит на меня.

— С этого момента, — хрипит он, — ты моя. Во всех смыслах этого слова. Ты не должна покидать меня. Скажи мне, что ты понимаешь.

Мое сердце замирает, и я шепчу:

— Я понимаю.

— Довольно легко блистать на свету,

но светиться в темноте — в этом мастерство!

— Рик Бенето

(Четырнадцать лет)

— Но, но на самом деле, — говорит шестнадцатилетний парень без имени с коварной ухмылкой на лице, — что бы ты с ней сделал?

Я качаю головой и прислоняюсь спиной к стене, закрывая глаза.

— Давай.

Он подталкивает меня локтем.

— Только не говори мне, что ты не фантазировал о том, как причинишь боль этой сучке. Убив ее. Похоронив ее заживо.

Мои губы подергиваются, потому что он понятия не имеет.

До того, как я пришел сюда, я видел четыре смерти. Двое погибли под дулом пистолета, один в неудачной драке на кулаках, а другой от передозировки героина — все люди на улицах похожи на меня. В то время я думал, что это было ужасно. Нормально, но ужасно.

После полутора лет в этой клетке я многому научился. Узнал о смерти, убийстве, искусстве. О людях: какими бы ни были их различия за пределами этих стен, как только они оказываются привязанными к этому столу, они, в конце концов, не так уж и отличаются. Я узнал о реальности — лжи, которую мы говорим, когда пытаемся убедить себя, что какая-то реальность вообще существует. К черту это. Есть только то, что, как нам кажется, мы видим, и даже эта фантазия длится недолго.

Однако в основном я узнал о себе.

Никто никогда не говорит тебе, как далеко ты можешь зайти в своей собственной голове.

Открывая глаза, я поворачиваюсь лицом к Безымянному рядом со мной. Он все еще чертовски грязный, а его глаза и скулы впавшие. Возможно, мне еще хуже, но, по крайней мере, до прошлого месяца, когда я был здесь один, я мог притворяться, что это не так.

— Я думал об этом, — бормочу я, мой взгляд скользит к пустому столу справа от нас, затем к маленькой девочке напротив, раскрашивающей череп. — Я думаю об этом каждый день.

Безымянный ухмыляется, что-то темное пляшет в его глазах. Он сумасшедший ублюдок, но и я тоже. Его сумасшествие звучит просто немного громче. Я думаю, что ему повезло в этом. Вероятно, это чувствуется гораздо лучше, чем непереносимое бремя всего того, что у меня в голове.

— Хочешь знать, что я делаю с ней, когда закрываю глаза?

Он наклоняется ко мне, хотя нас здесь только трое.

— Я связываю ее. Обнаженную. Затем я обливаю ее тело бензином и бросаю спичку. Гори, сука, гори.

Я наблюдаю, как София бросает на него взгляд. Она продолжает красить, но я знаю, что она слушает.

Я старался чаще разговаривать с ней, надеясь заставить ее ответить. Это никогда не срабатывало. Иногда, однако, когда я говорю глупости, чтобы посмотреть, умеет ли она смеяться, ее губы кривятся. Мне это нравится. Это напоминает мне время, когда я был в её возрасте и смеялся с мамой. Эти моменты были редкими, но, в них заключалась определённая доброта, которую я мог сохранить в памяти.

Безымянный двигается возле меня.

— Ну, я подумал, что сжигание — это хорошо, — продолжает он. — Слышал от других ребят из ящика, что это третий вариант.

Я выгибаю бровь.

— Третий вариант?