Сплит (ЛП) - Дж. Солсбери

Разочарование захлестывает меня и сжимает грудь.

— Спокойной ночи, Лукас.

Я тащусь через гостиную, опуская глаза в пол.

Смущение и стыд заставляют мои ноги двигаться быстрее, и, когда я переступаю порог, он бормочет:

— Зови меня Гейдж.

Гейдж

Проходит много времени с тех пор, как я заявляю о себе, что многое говорит о Лукасе. Ему удается избегать людей, которые могут причинить ему боль.

Но потом он должен был пойти и все испортить, подобравшись поближе к этой цыпочке. Он пытается сдерживать себя, держать свое дерьмо в руках, но эта маленькая киска отбрасывает член, сердце и яйца ради девчонки.

Женщина.

Меня тошнит от мысли, что он действительно может наслаждаться обществом женщины после того, через что нас заставила пройти эта сука-шлюха мать.

Я не говорю, что он должен быть геем — черт, меня так же возбуждают большие сиськи и тугая маленькая киска, как и его, — но помимо того, что они могут предложить в сексуальном плане, женщины — отвратительные, злые, несчастные существа.

Даже сейчас, когда я хороню его в темноте, все еще чувствую, как она действует на него, будоража его внутренности. Я потираю грудь в попытке отогнать это покалывающее дерьмо, оставшееся позади моих ребер. Трахнуть женщину, да. Но это дерьмо, которое чувствует Лукас, не в порядке вещей.

Болезненность похоти смешивается с воздушным ощущением, которое, не буду врать, чертовски приятно.

Но и героин тоже.

Просто потому, что что-то кажется хорошим, еще не означает безопасность.

Сучкам нравится причинять боль, особенно Лукасу. А влюбленность в женщину может обернуться катастрофой.

Они прямо из преисподней, все, кроме Алексис, но ей было семь лет, и она умирает еще до того, как зараза женственности успевает заразить и погубить ее.

Я не позволю, чтобы ему снова причинили боль. Никогда.

Все мое существование вращается вокруг его безопасности. И вещи, которые я делаю, невообразимые вещи, на которые я иду ради его защиты — это то, из чего сделаны кошмары.

Люку не нужно мечтать о женщине, которая только вырвет его сердце и уничтожит все хорошее, что в нем остается. Лучше всего держать женщин в одной категории, и единственное, на что они годятся — это на влажные фантазии.

Даже сейчас, когда я смотрю, как этот горячий кусок задницы бежит по грунтовой дороге, мой член напрягается. Я мог бы трахнуть ее. Она хочет этого достаточно сильно. Я бы заставил ее умолять об этом, как и всех остальных. Но знаю, что ее чувства к Люку глубже, чем быстрый трах, и никак не смогу уберечь его, если буду бороздить эти воды своим членом.

Как только Шайен исчезает за поворотом, я медленно осматриваюсь вокруг. Я не был так сильно нужен с того дня, как нас выгоняют из маленького городка в Неваде, но слежу за обстановкой. Лукас находит себе жилье, хорошее и тихое, идеальное для него.

Замечаю его блокнот для рисования на столе, три дурацкие игрушки, которые он таскает с собой повсюду, а в углу стоит большой кусок дерева, который он как раз вырезает, и на полу валяются деревянная стружка.

— Занятой, занятой парень. Мама бы меня побила, если бы увидела это безобразие. — Я медленно улыбаюсь. — Хорошо, что она стала кормом для червей.

Неторопливо подхожу к столу и перелистываю страницы с его рисунками. Я ни хрена не умею рисовать. Лукас всегда был художником. Наклоняю голову и изучаю бесчисленные приятные лесные сцены, отдельные изображения разных деревьев, животных, листьев и… — гребаный кролик, Лукас? — Я качаю головой и листаю дальше, когда натыкаюсь на страницу с разными частями человеческого лица. Женское лицо с… — трахни меня, если это не наша маленькая Шайен. Ты увяз глубже, чем я думал, брат. — Я переворачиваю страницу, чтобы найти еще несколько набросков, ее профиль, подбородок, губы и… миленько… обнаженное тело. — Когда память работает, она хорошо тебе служит. Красивые сиськи.