Сплит (ЛП) - Дж. Солсбери

У меня дрожат руки, и на всякий случай я останавливаюсь на старой дороге, ведущей к заброшенной мельнице. Глушу двигатель грузовика. Воздух в кабине сгущается между нами, и мой разум пытается разобраться в миллионе вопросов, которые роятся в голове.

— Что произошло? Что я такого сделал, что оттолкнуло тебя?

Она стонет.

— Ты ничего не сделал. Я… — ее пальцы вцепились в волосы. — Черт возьми, это так тяжело.

Ее молчание давит на воздух в грузовике, и я испытываю искушение открыть дверь, высунуть голову и вдохнуть столь необходимый кислород.

— Я видела твои документы в офисе отца, Лукас, — шепчет она.

Мой позвоночник напрягается, и я смотрю в никуда перед собой.

— Твоя фамилия. Я уже слышала эту фамилию раньше. — Как будто каждая молекула воздуха между нами раздувается, а пространство искрит от напряжения. — Мензано. Я знаю о тебе все, Лукас, — шепчет она.

Нет. Она не может знать; она возненавидит меня, если узнает.

— Я знаю о резне Мензано.

Задерживаю дыхание, молясь, чтобы мне померещились эти слова, ее признание о том, что она знает о совершенном мной.

— Лукас?

Мое горло сжимается, а голова кружится.

Она знает…

Но знает только то, что сообщают в новостях, подробности, обнародованные по моему делу, но до сих пор никто не знает правды.

Даже я.

— Лукас, пожалуйста, поговори со мной.

Тепло ее руки касается моего предплечья, и я отшатываюсь, пытаясь раствориться в двери. Мои руки дрожат, когда видения разыгрываются перед моими глазами, как дурной сон.

Неразбериха, кровь, панические голоса повсюду.

— Ты дрожишь…

Узнав, что моя мать мертва.

— … пугаешь меня, Лукас…

Мои братья.

— … дыши!

Моя младшая сестра.

— Лукас! Дыши!

Шайен, мой единственный друг, единственная женщина, о которой я когда-либо заботился, знает, чем я болен. Однажды она доверяется мне; даже зная о Гейдже, она принимает меня. Но она ни за что не поверит в меня сейчас, зная, кто я, на что способен.

— Лукас, пожалуйста!

— Думаю… Я убил их.

Глава 27

Шайен

Я быстро втягиваю воздух, слыша признание Лукаса.

Он сделал это. Убил свою семью.

Все, что я читаю в интернете, говорит о том, что после решения присяжных и повторного рассмотрения дело было прекращено из-за недостаточности доказательств. На орудии убийства были обнаружены отпечатки пальцев всей семьи. Угол входных огнестрельных ранений был сомнительным, и в конце концов, после того, как Лукас провел в тюрьме для несовершеннолетних почти три года, было установлено, что это массовое самоубийство, и он был освобожден. Вокруг этого дела разгораются споры из-за Алексис, самой молодой жертвы. Казалось маловероятным, что семилетний ребенок добровольно покончит с собой, но ничего нельзя доказать без свидетельских показаний.

Что бы ни сказал Лукас, он ни за что не способен на убийство.

Но Гейдж, полагаю, ради защиты Лукаса убил бы.

Сейчас я изучаю этого мужчину, так отличающегося от мальчика с фотографий в интернете, и все же в чем-то похожего на него. Он прижат к двери, глаза устремлены в окно. Я не вижу хладнокровного убийцу, а замечаю разбитую душу, которая собирается воедино и, несмотря на жестокое обращение, не проявляет ничего, кроме сострадания и самоотверженности, отложив свои собственные желания в сторону, оставаясь в стороне, чтобы обеспечить мою защиту.

Поэтому я рискну безопасностью, чтобы дать ему то, что ему нужно.

Тянусь к нему дрожащими пальцами и провожу ими по его шее.

— Лукас?

— Я не могу… дышать.

Мои глаза горят, когда он становится все больше и больше похожим на мальчика и все меньше на мужчину, которого я знаю. Мужчину, о котором я глубоко забочусь.

— Воздух… Я не могу.

— Хорошо. — Я выпрыгиваю из грузовика и бегу вокруг капота к водительской стороне, осторожно открывая дверь.