Седьмая вода - Галина Чередий, Алена Нефедова

— А просто повизжать от радости, как девчонка, можно? — спрашивает он и повторяет губами путь своей руки, а потом отстраняется и переворачивает меня на спину.

— У тебя соседи и так уже сегодня пуганные нашими воплями, — говорю, наблюдая, как он бесцеремонно устраивает голову на моем животе. Его отросшая щетина колется, когда он трется о мою кожу со специфическим звуком, но мне это нравится. Мне все нравиться и в нем, и в том, что он делает.

— Придется соседям привыкать, — усмехается он и начинает выцеловывать себе дорогу наверх, не разрывая контакт наших взглядов. — Шуметь мы будем теперь часто и подолгу. И не только ночью.

На одну тысячную долю секунды какая-то уже почти несуществующая часть меня хочет съязвить, что его соседям подобные звуки, наверняка, не в новинку, но этот порыв слишком слаб, он разбивается о мое наполненное счастливым покоем сознание и рассеивается без следа.

Его лицо прямо над моим, и я смотрю в его серые глаза и понимаю, что же значит это расхожее выражение «не могу насмотреться». Провожу пальцами по его скулам, щекам, лбу, и Арсений морщит его, вынуждая разглаживать упрямые складки. Обвожу четкий контур его рта, и он ловит мои пальцы губами, втягивая в горячую влажность своего рта. И ничего не могу сделать с тем, что уже совсем не сонливость начитает дурманить мою голову. Притягиваю его, и Арсений поддается, вытягиваясь на мне, и я просто обожаю всю эту тяжесть и наш полный контакт, и тот жар, что неизбежно снова растекается по телу. Я хочу этого часто, хочу теперь всегда. Мы сначала тремся губами, не размыкая их, потом коротко соприкасаемся языками, будто снимаем пробу, а потом целуемся долго-долго, но совсем не жадно и неторопливо, и я постигаю, каким может быть по-настоящему сладкий поцелуй, еще не наполненный вожделением. Но вечно это продолжаться не может, да нам это и не нужно. Сладость обретает остроту, трепетная нежность становится жгучим желанием. Арсений соскальзывает ниже, обхватывает мои груди руками и сжимает, дразня большими пальцами вершинки. Теперь уже он лижет и посасывает мою шею, не боясь оставить метки, медленно подбираясь к соскам. Раскрывает ладони, удерживая мою плоть, как в колыбели, и кружит губами бесконечно долго, отказывая мне в большем. Я тщетно пытаюсь управлять его головой, он дразнит, кратко проводя языком, и дует. Я натуральным образом хнычу, хотя не подозревала за собой такой способности, а он облизывается, ухмыляется и продолжает тянуть из меня жилы. А когда, наконец, сильно втягивает в рот сосок, меня выгибает, и я шиплю, мстя ему новыми отметками от ногтей на плечах.

— Думаю, нам стоит обсудить наши дальнейшие планы. Причем раз и навсегда, — говорит он, повторив тот же фокус с моей второй грудью, пока я жадно хватаю воздух и слепо пялюсь в потолок.

Я внутренне усмехаюсь. Ну да, это же Арсений, он будет не он, если не провернет что-то такое!

— Прямо сейчас? — едва могу выговорить.

— А разве сейчас неудачный момент? — спрашивает почти невинно и, словно издеваясь, осыпает мой живот влажными поцелуями, от чего ноги сами раздвигаются, позволяя ему беспрепятственно устроиться между ними.

— Я вряд ли могу вести сейчас осмысленный диалог, Сень, — я встречаюсь с его глазами, в которых море желания и поддразнивания.

— А диалога особо и не надо, малыш. Можешь просто во всем со мной соглашаться.

— Кринников, ты нахален, как всегда! — отвечаю, едва справляясь с дыханием. — А если у меня будут возражения?

— Считаешь, будут? — чуть растягивает он слова и все так же, не прерывая контакта наших взглядов, трется лицом… ох, прямо там!

— Это ни разу не честно! — возразила, едва моя взлетевшая от кровати задница вернулась в исходное положение под чутким наблюдением этого мучителя.