– Ничего не получается, – повторил Сергей. – Я хотел забыть ее, я очень хотел. Ты хорошая, ты самая хорошая! И не твоя вина в том, что я не могу ее забыть. Я хотел полюбить тебя, я старался – ничего не получилось. Я даже привыкнуть к тебе не могу. Вся твоя ласка, вся забота о нас с Маришкой – они же мне, как кость в горле. Как же ты не понимаешь! Я не могу чай пить из твоих рук. И все твои вкусности в глотку не лезут – не те руки их подают, понимаешь! Ведь мне не вкус важен, а то, какие руки его подают. А руки – не те, не ее руки! Мне и подавать ничего не надо, я сам подавать буду, мне не тяжело, мне это даже приятно. Для нее. Только для нее, понимаешь? Для нее и Маришки. Не для тебя! Так получилось, мир не справедлив – ты хорошая, она дрянь, но только для нее я готов на все! Но ее больше никогда не будет рядом. Рядом с ней другой, теперь другой пьет чай из ее рук, другой подает ей кофе в постель. И я ненавижу ее за это, и никогда не прощу того, что она с нами сделала: со мной, с Маришкой, с тобой. Да-да, именно она виновата в том, что тебе сейчас приходится выслушивать эти слова! Если бы не она, я никогда не позволил бы себе и взгляда в твою сторону.

– Ну зачем же спешить? Давай попробуем еще раз, – она надеялась, что еще можно оставить все как есть, еще не все потеряно. – Я все поняла, я больше не буду…

– Да при чем здесь ты? – взорвался Сергей. – Нет тут твоей вины! Просто ты – не она. Я ведь каждый раз вздрагиваю, столкнувшись с тобой в дверях! Потому, что раньше сталкивался с нею. И нам обоим это очень нравилось, мы, как дети малые, начинали дурачиться. А теперь я дико боюсь поднять глаза и увидеть рядом не ее. Я боюсь тебя, понимаешь? Ты чужая, ты никогда не сможешь стать ею. Она – предательница, я ее ненавижу! Но никогда ее место не сможет занять другая женщина. Я пробовал, я честно пытался – ничего не получается…

Женя поняла, что в этом доме ей больше ничего не светит. Тщетно пыталась сдержать слезы, но они текли по щекам, не слушаясь ее команды «стоп». И, чтобы хоть как-то спасти ситуацию, отвлечь внимание от этих предательских слез, она сказала тихонько:

– Тогда, может, тебе нужно простить ее? Простить и снова жить вместе.

Ей как раз совсем не хотелось, чтобы он простил бывшую жену, чтобы Ирина снова вернулась в его жизнь, но Женя чувствовала, что он хотел бы услышать от нее эти слова, потому и сказала – по привычке делать ему приятное.

Он устало опустился на диван рядом с Женькой, вздохнул.

– Разве можно простить предательство? Да и не нужен я ей больше, у нее теперь молодой есть, наверное, от него проку больше, чем от меня. Видимо, я уже старый конь. Нет, я никогда не прощу ее, никогда. Но и забыть не смогу. Не потому что она хорошая, а ты плохая. Просто потому, что я такой. Так и буду до смерти куковать в гордом одиночестве. Ты прости меня, Жень, прости, слышишь?…

Она уткнулась в его плечо и расплакалась, не таясь. Она прощалась с ним, с надеждами, с любовью. Не одному ему придется век куковать в одиночестве. Она тоже никого другого не желала видеть рядом с собой.

* * *

Несмотря на то, что Вадим сдержал слово, не обмолвившись о происшествии, Николай догадался. Вернее, не догадался, а прослышал о нелепом поведении Паулины в гостях. Скандал разгорелся страшный. Как водится, не обошлось без рукоприкладства. Заодно досталось и Вадиму. Долго отец выпытывал у него, когда пришла мать, в каком состоянии, с кем и чем занималась. Долго отказывался верить, что сразу из гостей Паулина вернулась домой. Заставил его поверить в непорочность супруги лишь факт, что в тот памятный день в гарнизоне практически не оставалось мужчин, а стало быть, изменять ему Паулине было решительно не с кем.