Разобравшись, наконец, с напитками, закусками и столовыми приборами, все дружно замолчали и уставились на генерального в ожидании тоста.

Буськов Анатолий Михайлович, солидный дядечка годков так ближе к шестидесяти, поднялся во главе стола, оглядел собравшихся за столами сотрудников с видом хана, взирающего на свое войско, зачем-то положил руку на оголенное плечо супруги, сидящей рядом, то ли опираясь на нее, то ли показывая, кто у них в доме, да и вообще в тресте, хозяин, и, наконец, произнес, предварительно откашлявшись:

– Друзья мои! Уж в который раз – и не упомню, но снова мы собрались все вместе в этом зале, а значит, еще один год остался в прошлом. Все мы немножечко, самую малость, постарели, что, впрочем, совершенно не отразилось на лицах наших прекрасных женщин. Все мы немножечко стали опытнее, некоторые даже, не побоюсь этого слова, мудрее. В общем и целом, год для треста был весьма недурным, поработали мы с вами на славу, так что сегодня, в канун Нового года, имеем полное право расслабиться. Новый год каждый из нас будет встречать дома, в кругу семьи, может быть, в кругу друзей, зато сегодня мы будем веселиться с теми, с кем целый год работали рука об руку, делая одно общее дело. Прошу отнестись к сегодняшнему празднику, дамы и господа, с полной ответственностью, дабы не было желания наверстать упущенное в течение следующего года. Сегодня объявляю раздолье и вседозволенность для всех, после праздников же стану вновь сердитым и требовательным начальником. С Новым годом, дорогие мои, с Новым счастьем!

Народ радостно потянулся фужерами и рюмками навстречу друг другу, каждый при этом считал обязательным присоединиться к поздравлению:

– С Новым годом! – дзвинь!

– С Новым годом! – дзвинь!

– С Новым годом!

Звучавший еще минуту назад звон бокалов, разбавленный человеческим гомоном, сменился сосредоточенным звяканьем вилок. Каждый тщательно закусывал, потому что с обеденного перерыва крошки маковой во рту не было, а многие дамы и того не успели, убежав с работы пораньше с целью почистить перышки. Да и убранство стола способствовало обострению аппетита. Буськов, как обычно, не поскупился, и столы отнюдь не выглядели бедными. Были здесь и красная рыбка, и яйца, фаршированные красной же икоркой. Истекала соком стерлядка под нежным сливочным соусом, удерживая ощеренной пастью веточку петрушки. Навязчиво лезла в глаза малиновыми бликами селедочка под шубой, мясное ассорти лоснилось розовыми лепестками, зеленели пупырышками огурчики, играли тугими боками помидоры. Не обошлось и без традиционного оливье – Новый год без оливье, считай, не праздник.

Вскоре кто-то самый смелый заявил в полголоса:

– Наливай!

То ли из-за сравнительной тишины, а скорее из-за того, что очень многие ожидали этого призыва, но услышан был клич за самыми дальними сторонами стола. И уже чувствовалось то радостное оживление, когда народ уже не трезвый, но еще и не пьяный. Праздник начался.

Вадим Черкасов сидел почти напротив Ирины. Сначала она старалась не замечать его навязчивых, призывных взглядов, однако это давалось ей с большим трудом. С настойчивостью, достойной лучшего применения, он буквально пожирал ее голодными глазами, и Ира чуть не давилась маринованным грибочком, чувствуя себя, словно кролик перед удавом.