Мэри молча кивнула. Люди же расступались перед ними, и молодой герцог и его спутница без помех прошли через вестибюль с черно-белым мраморным полом, не замедлив шага. Эдвард выгодно отличался от всех остальных гостей. Вне всяких сомнений, его величественные манеры были здесь весьма уместны. Но эти манеры и непоколебимая уверенность в себе лишь отчасти объяснялись его положением в обществе – казалось, он держался так лишь потому, что уже при рождении был именно таким. И, конечно же, все дамы бросали на него страстные взгляды. Мужчины же смотрели на него с завистью, прекрасно понимая, что им никогда не сравниться с ним по положению, богатству и внешности. А Мэри невольно улыбалась, чувствуя себя его избранницей.

Тут Эдвард привлек ее поближе к себе и прошептал:

– Ты обещаешь не отходить от меня и слушаться?

Мэри кивнула, чуть качнув красным шелковым тюрбаном с золотой оторочкой, скрывавшим ее слишком короткие волосы.

– Да, обещаю.

И она действительно собиралась сдержать слово, так как знала, что Эдвард поддержит ее в решающий момент, когда она публично разоблачит злодейства герцога Даннкли. Но Мэри опасалась, что, возможно, не сумеет ограничиться только словами. Она не могла в точности предсказать свое поведение при встрече с отцом. Впрочем, какое это будет иметь значение? Ведь намерения Эдварда были абсолютно ясны, как бы он ни пытался их скрыть. Как только ее отец будет справедливо наказан, Эдвард сможет спокойно жить дальше. Без нее.

Но сейчас Мэри испытывала к нему огромную признательность – несмотря на все свои возражения, он все же сопровождал ее. И его присутствие придавало сил.

Сейчас они поднимались по главной лестнице, окруженные самыми известными и влиятельными людьми Лондона, и сердце Мэри, казалось, пело от предвкушения расправы. Каждый шаг воскрешал в ее памяти злосчастный день смерти матери, и даже ослепительный свет хрустальных люстр не мог рассеять эти ужасные и мрачные воспоминания.

Когда они поднялись по первому пролету, Мэри вдруг заметила то, чего здесь не было во времена ее детства. То был огромный портрет – выше человеческого роста, в широкой позолоченной раме, висевший на стене прямо над пролетом первого этажа.

Мэри тотчас раскрыла веер и спрятала за ним лицо. На портрете была изображена леди в платье цвета лаванды; ее иссиня-черные локоны обрамляли миниатюрное личико, а фиалковые глаза ласково смотрели на Мэри и, казалось, манили к себе.

От зовущего взгляда матери у Мэри перехватило дыхание. Эдвард же взглянул на портрет и в нерешительности остановился.

– Невероятно, – произнес он шепотом.

Мэри почти прижала веер к лицу, не желая быть узнанной раньше времени. Многие из присутствовавших могли знать ее мать.

– Пожалуйста, пойдем дальше, – пробормотала она.

Снова взяв Мэри под руку, Эдвард повел ее дальше, и вскоре они поднялись на второй этаж, также заполненный дамами в бальных платьях и офицерами в парадных мундирах.

И снова толпа расступилась, пропуская молодого герцога к дверям бального зала. А он, не обращая внимания на окружающих, назвал церемониймейстеру свое имя и титул, и их тут же огласили на весь зал (причем сопровождавшая его в этот вечер дама была просто «мисс Смит»).

Когда они миновали арочный проход, Мэри чуть замедлила шаг, пытаясь осмотреться в доме, где провела детство. В этот момент они уже стояли в очереди гостей, приветствовавших хозяев.

– Ты готова? – спросил Эдвард так тихо, что она едва расслышала его голос среди шума толпы.

– Я готова с того самого дня, когда он убил мою мать, – ответила Мэри; ей не терпелось сбросить отца с его Олимпа – сбросить на растерзание высшего света.

Они шли за другими парами, и вскоре Мэри наконец увидела отца. Все вокруг словно исчезло, и теперь она слышала только стук собственного сердца. Пытаясь справиться с приступом паники, Мэри сделала глубокий вдох.