Шаг… остановка… опора… подтянуть ногу… шаг… остановка… опора… подтянуть… шаг… остановка… опора… подтянуть… шаг… Что-то яркое проявилось вдруг перед его закрытыми глазами. Дмитрий разлепил веки и почти ослеп от светящих прямо в лицо солнечных лучей. Он остановился, зажмурившись от рези в глазах, но успел заметить деревья и проблескивающую сквозь них серебристую полоску.

Он снова открыл глаза и посмотрел вниз на тайгу и проглядывающее сквозь деревья большое водное пространство. Они все-таки вышли к озерам!

Он облизал холодные губы и, задыхаясь от радости, прошептал:

— Пашка, мы дошли! Мы дошли!

Но Павел не слышал. Его безжизненное тело кулем свисало с широкого плеча Дмитрия.

Глава 34

Павлу было тепло и удобно, что значило для него одно и то же. Странно, пронеслось у него в голове, почему снег такой мягкий и теплый, И пахнет чесноком и сеном. И качается… Он открыл глаза и увидел над собой сияющую голубизну. Он заморгал, свет был слишком ярок и шел, кажется, отовсюду. Павел вновь закрыл глаза и, поддавшись убаюкивающему покачиванию, стал тихо соскальзывать в прежнее бессознательное состояние. Лишь на секунду мелькнула мысль: «Где Дима?» — и все опять исчезло.

Когда он очнулся в следующий раз, сверкающая голубизна все так же била в глаза, и у него хватило сил понять, что эта голубизна — небо. Потом он вспомнил, что должен что-то сделать… Что-то исключительно важное… Павел изо всех сил пытался не заснуть, стараясь нащупать нужную мысль и удержать ее в голове.

Но эта мысль все ускользала и ускользала, и он начал метаться, стонать. В то же мгновение над ним склонилось чье-то страшное, обросшее бородой лицо. Человек что-то прошептал опухшими губами. Павлу показалось, что его назвали по имени.

Он широко раскрыл глаза, потому что вспомнил ночь в горах и бесплодные попытки спуститься вниз сквозь круговерть снега и ветра. Здесь отчетливые воспоминания обрывались, Павел не в состоянии был пока разобраться, какие события происходили наяву, а какие родились в дремлющем сознании. Все в его голове расплывалось, путалось, но, самое главное, он понял, что за мысль билась в его уставшем мозгу, — он вспомнил, для чего они шли через перевал. Он попытался сесть, и человек тут же подставил ему руку под спину. Павел сел, тяжело дыша. Ему казалось, что тело его с неимоверной силой тянет вниз, голова кружилась, и он чувствовал, что устал, устал безмерно, просто дьявольски устал.

Ноги его укрывало какое-то старое одеяло, а сам он, оказывается, лежал на сене, которое усыпало дно телеги с высокими бортами. Под головой у него был мешок, от которого несло резким запахом чеснока, еще несколько таких же мешков возвышались грудой в его ногах, а рядом с ним сидел человек с опухшим черным лицом, заросший по самые глаза бородой. Он поддерживал Павла плечом и улыбался во весь рот.

— Димка! — прошептал Павел. — Димка!

— Ну что, очухался? — раздалось у них за спиной. — Живучий паря, ох живучий!

Павел с трудом повернул голову. Здоровенный мужик с окладистой бородой весело щурился на них из-под лохматых бровей.

— Мою бабу чуть вусмерть не спужали. Думали, варнаки какие беглые на нас вышли.

Дмитрий хохотнул:

— А ты, Федот, тоже хорош фрукт, не спросясь, за топор хватаешься.

— Так ружжо-то у бабы, а она, вишь, под телегу забилась и про него враз забыла. И ведь охотница, на медведя со мной ходила, а людей спужалась.