– Я не говорю по-испански! Я вообще не умею говорить! Вставайте! – Месснеру показалось, что земля под ними дрогнула. Но ведь и Гэн должен был почувствовать толчок? Или это ему померещилось? Что вообще понимают все эти инженеры? Кто даст гарантию, что рано или поздно земля не поглотит их всех: и оперную диву, и рядовых преступников? Месснер опустился на колени и приложил ладони к траве. Он немного успокоился, решив, что все это ему почудилось, и снова потряс переводчика за плечо.

– Гэн, послушайте меня! – по-французски сказал он. – Мы должны уговорить их сдаться! Сегодня же! Все это не может больше продолжаться. Вы меня понимаете?

Гэн снова перекатился на спину, потянулся, как кошка, а затем закинул руки за голову.

– С тем же успехом мы можем уговорить деревья обрасти птичьими перьями. Что вы суетитесь, Месснер? Разве вам не ясно, что они не хотят никаких переговоров? Особенно с такими, как мы.

С такими, как мы. Очевидно, подумал Месснер, Гэн имеет в виду, что он плохо справляется со своими обязанностями. Зачем тогда он провел эти четыре с половиной месяца в номере отеля, вдали от Женевы, хотя приехал сюда для того, чтобы слегка развлечься и отдохнуть? Обе стороны вели себя на редкость неуступчиво, особенно сторона, засевшая в доме и не желавшая понимать, что ни одно правительство никогда не пойдет на уступки похитителей, как бы ни складывались обстоятельства. Правительство никогда не сдается, а если говорит, что сдается, то лжет. Всегда! Это абсолютно точно. Насколько понимал Месснер, в его обязанности не входило искать компромисс: он должен был всего лишь уберечь обе стороны от трагедии. Но даже на это у него уже почти не осталось времени. Несмотря на ритмичный топот бегунов по дорожкам вокруг дома и стук мяча на футбольном поле, он явственно ощущал, что под землей что-то происходит.

Красный Крест, как и Швейцария, всегда стоял за мирный нейтралитет. Месснер давно снял свою повязку, но не изменил своим принципам. Члены Красного Креста приносят заложникам еду и медикаменты, иногда передают документы для переговоров. Но они не шпионы! Не агенты! Иоахим Месснер ни слова не скажет террористам о планах военных, как ни слова не скажет военным о том, что происходит в стенах этого дома.

– Вставайте! – снова сказал он.

Гэн неохотно сел и протянул руку Месснеру, чтобы тот помог ему подняться на ноги. Здесь что, был пикник? С какой стати они пьянствуют в такую рань? Похоже, что и заложники вовсе не страдают. Все выглядят прекрасно: розовощекие и энергичные.

– Командиры, очевидно, на футбольном поле, – сказал Гэн. – Они тоже, наверное, играют.

– Вы должны мне помочь, – сказал Месснер.

Гэн пригладил волосы, пытаясь придать им подобие порядка, и, окончательно проснувшись, положил руку на плечо друга:

– Разве я вам когда-нибудь отказывал?

Командиры не играли в мяч; они сидели на краю поля на трех складных железных стульях, обнаруженных во внутреннем дворике. Альфредо выкрикивал игрокам инструкции, Эктор с неослабным интересом следил за игрой, а командир Бенхамин подставлял лицо под лучи солнца. Их ноги утопали в высокой траве.

Хильберто провел мастерский финт. Гэн подождал окончания игры, чтобы объявить о прибытии гостя.

– Сеньоры, – сказал он, обращаясь ко всем троим. – Месснер здесь.

– Потом, – сказал командир Эктор. Сегодня утром у его очков сломалась вторая дужка, и он вынужден был придерживать их на носу, как пенсне.

– Мне надо с вами поговорить, – сказал Месснер. В его голосе появилась настойчивость, какой не было раньше, но за криками игроков ее никто не заметил.

– Ладно, говорите, – сказал Эктор. Альфредо, не отрываясь, наблюдал за игрой, а Бенхамин даже не открыл глаза.

– Мне надо поговорить с вами в доме. Мы должны обсудить вопрос переговоров.

Альфредо повернул голову к Месснеру:

– Они действительно готовы к переговорам?

– Я имею в виду вашу позицию.