Двое из ларца - Владимир Болучевский (2007)

– Ластик! Ластик, иди сюда! – послышался из коридора хриплый голос. Вслед за этим дверь открылась пошире, и на пороге возник здоровый мужик.

– Добрый вечер, – привстал Гурский.

– Здрасте. А что это вы здесь… – взгляд мужика оценивающе изучал натюрморт.

– Привет, Петрович, – в дверном проеме появился Дима. – Проходи, гостем будешь.

– Да у вас уж, считай, и нет ничего.

– Да, – Гурский приподнял початую бутылку за горлышко, – действительно…

– И что вы все этим хотите сказать? – Дмитрий выпятил грудь. – Что мы смиримся под ударами судьбы, не в силах оказать сопротивленье, что ли?

– Да закуска-то у меня там есть, – задумчиво сказал Петрович.

– Я требую продолжения банкета. – Дима натягивал куртку.

– Только мне одному все не захватить, – мужик посмотрел на Александра, – поможешь?

– Пошли.

Дима запер зал и пошел к лестнице.

– Постой, – окликнул его Петрович. – Я лифт включил.

– А днем что же? – удивился Гурский.

– Днем… Днем здесь столько народу шастает, они же его укатают. А ночью я один. Что же я, пешком по этажам ходить буду? Ты сам-то рассуди…

– Логично.

Пока Дима ходил в магазин, а вахтер Петрович доставал из шкафчика и тумбочки кастрюльку, какие-то судки, тарелки и, наконец, из потаенного места – индивидуальный стакан, Гурский курил сигарету и, присев на корточки, гладил льнувшего к его ногам беспородного, неопределенной масти пса Ластика, который был размером чуть больше кошки.

– Ну вот,– укоризненно сказал Петрович псу, – опять у Велосипеда все сожрал.

– У кого? – не понял Александр.

– Кот у нас тут живет, Велосипед зовут. Его сколько ни корми, а ребра все равно, как спицы, торчат. А этот его еще и обжирает. Вон его миска, полная. А вон та – Велосипедова. Ты зачем из нее все сожрал, а?

– Так, может, это кот?

– Ну да. Я только что положил. А Велосипед с самого утра где-то шлындрает.

– А это у вас что такое? – полюбопытствовал Гурский, указывая на прозрачный полиэтиленовый мешок, наполненный какими-то разноцветными шариками размером с очень мелкий горох.

– Это? А… Это, брат ты мой, отдельная история. Это, ты понимаешь, моя-то денежек решила заработать. Нравится? Дарю.

– Спасибо, конечно, но…

– Забери с глаз моих, а? Будь другом.

– Да мне как-то…

– Объявление, вишь ты, прочитала она в газете. Работа, мол, на дому. Ладно, пришла. Сидит там хмырь какой-то и говорит: «Вот это у меня сырье, его рассортировать надо. Черные, красные, белые, зеленые – все по отдельности. Забирайте и дома сортируйте. В конце месяца принесете – расчет. Тыща рублей. Только, извините, сырье денег стоит, и поэтому оставьте пока за него залог – четыреста рублей». Моя дала. Он ей «спасибо», она – ему. Ну, а в конце месяца…

– Понятно.

– Там таких, как она, – толпа. А хмыря и след простыл. Ну, она все это обратно в мешок ссыпала, а выбросить жалко. Так дома и стояло. Только уж больно ей обидно, как на глаза попадается. Я сюда принес. И вот ведь, веришь, на самом деле никак не выбросить. Ведь толку-то ну никакого, а никак. Четыреста рублей… Давай подарю? Все не так обидно.

– Ну что, заждались? – вошел с мороза Дмитрий. – Запирай, Петрович. Поехали наверх.

Глава 41

Наутро Адашев-Гурский очнулся на широченной двуспальной кровати. Он лежал поперек, не разобрав постель, сняв только ботинки и укутавшись в плотное покрывало.

Видимо, в процессе банкета личность угасла, и далее организм, ведомый лишь подсознанием, принимал жизненно важные решения самостоятельно.

– Ну что ж, посмотрим… – сказал вслух Гурский и пошел в разведку.