Ты у меня под кожей - Юлия Резник (2021)

Сглатываю. Меня уже даже не мутить начинает, хуже. Делаю глубокий вдох, чтобы удержать в себе нехитрый завтрак.

— Черт, Саш, прости. Я ляпнул что-то, не подумав.

Довольно часто я размышляю над тем, стоит ли ему сознаться в том, что на самом деле привело меня к бесплодию? Ведь важен сам итог. А не то, что ему предшествовало. Но эта ситуация наводит меня на совсем другие мысли. На мысли о том, что таких случаев будет еще великое множество. И чтобы их избежать, лучше все-таки кое-что прояснить.

— Да брось. Ну, сказал и сказал.

— Я не хотел причинить тебе боль.

— Я знаю.

Знаю. Но это один черт больно. Хотя уже и не так, как раньше.

— Прости, — повторяет Ринат.

— Ты спросил, откуда я знаю.

— Да брось, Саш!

— Нет-нет. Я должна сказать. Я… На самом деле я была беременна. Понимаешь, когда меня нашли, было уже поздно проводить какую-то профилактику. Прошло слишком много времени…

Я заставляю себя на него смотреть. И потому вижу, как наполняется мутью его взгляд, как вздуваются желваки на скулах и как красивые губы сжимаются в тонкую бескровную линию.

Это последняя моя тайна. Но я не знала, как сильно она на меня давит, пока не выложила ему все, как есть. А впрочем, еще не все.

— Детка… — сипит он, и мы оба вздрагиваем, когда нетерпеливый идиот из машины сзади резко жмет на клаксон. Оказывается, уже давно включился зеленый, и только мы одни, погруженные друг в друга и в этот непростой разговор, того не замечаем. Орлов матерится под нос, проезжает пару метров, чтобы вновь уткнуться в хвост пробки.

— Ну, а поскольку никаких детишек у меня нет, ты, наверное, уже понял, что я тогда сделала аборт. — Издевательский тон — моя защитная реакция. Почему бы и нет? Ведь я над собой потешаюсь. — К слову, бытует мнение, что это большой грех. И что бесплодие — своего рода наказание. А что по этому поводу думаешь ты?

— Сашка, прекрати! — рычит Ринат. Бросает руль, обхватывает ладонями мою голову и вперемешку с короткими жалящими поцелуями шепчет: — Прекрати, слышишь?

— Прости… Прости, — прячу лицо у него на шее, ненавидя себя за то, что так безобразно срываюсь. И глупости всякие говорю, чтобы скрыть боль. Как будто это возможно.

— Я ведь даже не знаю, кто стал его отцом. Да и какая разница? Я их всех люто ненавидела… И пусть ребенок был ни в чем не виноват, я не жалею, что от него избавилась. Может быть, я чудовище…

— Нет!

— Нет?

— Нет. Никакое ты не чудовище. Не льсти себе, — вымучивает шутку Ринат и даже, наверняка пересилив себя, растягивает губы в улыбке. Все это выглядит неестественно и натужно, но я все равно смеюсь. Не знаю, как у него получается каждый раз находить в разговоре со мной настолько верные и правильные слова.

— Господи, Орлов, ты настоящий уникум. Где вас таких делают?

Он улыбается чуть более по-настоящему, сгребает мою руку и вновь давит на газ. Во всем этом разговоре есть два существенных плюса — во-первых, между нами больше не существует тайн, а во-вторых — после такой встряски моя тошнота уходит, будто ее и не было. А потом и пробки остаются позади.

Чем дальше мы отъезжаем от города, тем чище становится небо. Куда ни посмотри — леса-поля, щедро позолоченные осенью. Километров через пятьдесят я открываю окно — мне её мало видеть. Я хочу ею дышать. Этой сказочной нашей с Ринатом осенью. Несмотря ни на что, я испытываю странное умиротворение.

— Я думаю, что, возможно, мне стоит поговорить с отцом.

Ринат кивает.

— Мы сегодня с ним виделись. Он как раз интересовался, почему ты не отвечаешь на его звонки.

— А почему он у тебя об этом спрашивал? — удивляюсь.

— Потому что его адвокат видел нас вместе и сделал соответствующие выводы.

— О… И что ты ему сказал?

— Все, как есть. А потом добавил, что ты не сможешь на него долго обижаться. И, как видишь, угадал.

— Кто-то успел хорошо меня изучить.