— Я считал, что опасность исходит от тебя. Я пошел за тобой, когда ты повернул к мельнице, и увидел на дороге взятую напрокат машину с белградским номером. Я подумал, что она твоя, и, поскольку не знал, куда ты собирался ехать, решил спрятаться в багажнике. Но все вышло по-другому. Я, так же как и ты, вылез из машины возле этого чертова кладбища. У парня был ствол, а у меня нет. Я выжидал, наблюдал за тем, что происходит. Как я тебе говорил, он постоянно возвращался, чтобы проверить, все ли он правильно сделал. Поэтому я смог действовать только утром, когда давно уже рассвело. Еще чуть-чуть — и я бы опоздал.

Адамберг опять сел на кровать и принялся разглядывать вышивку. Не смотреть на улыбку Вейренка, не попадаться в его западню, липкую, словно скотч.

— Значит, ты видел Кромса.

— И да, и нет. Я вылез из багажника через несколько минут после того, как вы с ним вышли из машины, и спрятался довольно далеко от вас. Я различал только ваши фигуры. Главным образом его кожаную куртку и сапоги.

— Да, — произнес Адамберг сквозь зубы. — Это Кромс.

— Если ты называешь Кромсом убийцу из Гарша, то это был Кромс. Если ты называешь Кромсом парня, который заходил к тебе во вторник утром, то это был не Кромс.

— В то утро ты тоже следил за мной?

— Да.

— И ты не вмешался? Это был тот же человек, Вейренк. Кромс — это Кромс.

— Но не факт, что он — Кромс.

— За то время, пока мы не виделись, ты не стал выражаться яснее.

— Ужель ты ясность полюбил? Давно ли?

Адамберг встал, взял с каминной полки пачку «моравы», достал сигарету и прикурил от тлеющей головешки.

— Ты куришь?

— Это из-за Кромса. Он оставил у меня пачку сигарет. Буду курить, пока не посажу его.

— Но почему ты дал ему уйти?

— Не доставай меня, Вейренк. Он был вооружен, я ничего не мог сделать.

— Как это — ничего? Разве ты не мог вызвать подкрепление сразу после его ухода? Или приказать оцепить периметр? Почему?

— Не твое дело.

— Ты дал ему смыться, так как не был уверен, что он и есть убийца из Гарша.

— Я в этом абсолютно уверен. Вейренк, у тебя нет никакой информации по делу. К твоему сведению, Кромс забыл в Гарше бумажный носовой платок, по которому удалось определить его ДНК. И та же самая ДНК во вторник заявилась ко мне на двух ногах с явным намерением меня убить, не в этот раз, так в следующий. Парень — воплощение злобы. И не отрицает, что совершил убийство.

— Правда?

— Наоборот, он гордится этим. К твоему сведению, он заходил ко мне опять, чтобы раздавить сапогом котенка. И он носит футболку, разрисованную ребрами, позвонками и каплями крови.

— Знаю, я видел, как он уходил.

Вейренк достал из той же пачки сигарету, закурил и стал прохаживаться по комнате. Адамберг смотрел, как он шагает взад-вперед: от обаятельной мягкости, присущей его лицу, не осталось и следа, сейчас он был похож на разъяренного кабанчика. Вейренк защищал Кромса. Значит, Вейренк играл на стороне Эммы Карно, Вейренк вместе с остальными делал все, чтобы отправить его за решетку. Зачем же в таком случае вытаскивать его из склепа? Чтобы отправить за решетку на законных основаниях?

— К твоему сведению, Адамберг, тридцать лет назад некая Жизель Лувуа забеременела после того, как перепихнулась с одним парнем у мостика в Жоссене. Тебе знакомо это место. К твоему сведению, она скрыла свою беременность, уехала в По и родила там сына, которого назвали Армель Лувуа.

— То есть Кромса. Я это знаю, Вейренк.

— Знаешь от него.

— Нет.

— Конечно, это он тебе сказал. Он вбил себе в голову, что его мать залетела от тебя. Наверняка он говорил с тобой об этом. Он уже несколько месяцев ни о чем другом не думает.

— Ну хорошо, он мне сказал. Да, он вбил себе это в голову. Вернее, ему это внушила мать.

— И не без основания.