Милое дитя - Роми Хаусманн (2021)

А если ты ошибся?

Если он повез ее не сюда?

Тогда ему снова удастся уйти от меня.

Я отметаю сомнения, сосредотачиваюсь на ступенях.

На четвертом этаже нет звонков с именем Ясмин Грасс, нужно подниматься пролетом выше. Пот стекает под воротник, старое больное тело изнывает от напряжения. Наконец-то я на пятом. Под первыми двумя звонками какие-то другие имена, но затем я нахожу нужную квартиру и на мгновение замираю. Дверь. Она чуть приоткрыта. «Ханна», – сразу приходит мне в голову.

«Прошу тебя, не запирай больше дверь, – попросил я Ханну еще этим утром, когда она заперлась в комнате Лены. – А еще лучше всегда держи ее чуть приоткрытой, чтобы я знал, что с тобой все хорошо».

Ханна – чудесный и послушный ребенок, делает все, что ей говорят. Я глубоко вдыхаю, после чего осторожно отворяю дверь и вхожу в квартиру.

В коридоре темно, но в одной из комнат брезжит свет. И оттуда же доносятся приглушенные голоса. Я продолжаю красться, все мое тело пульсирует. На этот раз Марку от меня не уйти. Судя по жгучей боли в груди, возможно, это последнее, что я сделаю в своей жизни, но мне плевать. На этот раз, Лена, я не оставлю тебя в беде. Последние несколько шагов я держусь как можно ближе к стене, чтобы не отбрасывать предательской тени и Марк не успел подготовиться. Голоса становятся четче.

– Мы всё еще можем остаться семьей. – Вероятно, Ясмин Грасс.

Кто-то протяжно вздыхает. Мужчина. Марк.

На мгновение воцаряется тишина. Затем, без предупреждения, так внезапно, что у меня от испуга едва не подгибаются ноги, по полу сдвигается стул, что-то падает. К грохоту примешивается пронзительный крик, и я срываюсь из своего укрытия, готовый броситься на Марка.

Ясмин

Мы все понимаем, что это конец.

Моя кухня, наша кухня, когда-то место душевных встреч, сердце дома, теперь превратилось в обиталище боли, в пространство, исполненное гнева и страха, отчаяния и горя. Теперь у нас нет выхода. Того выхода, который предусмотрел Бог, когда проник в мою квартиру, чтобы забрать меня. Мы словно существуем отдельно от всего мира, и в этой комнате время не движется.

Еще секунду назад здесь царил хаос.

Он оттеснил меня по темному коридору на кухню, где за столом сидела Ханна, рисуя Кирстен, неподвижно лежащую на кафельном полу; во рту моей подруги скомканное клетчатое полотенце, лицо перемазано в крови. Кровь, стекая по виску, залила сомкнутые веки. Сложно было понять, мертва она или просто без сознания. Порой трудно определить с первого взгляда, я знаю это по собственному опыту.

Ханна подняла голову и сказала на удивление бодро:

– Здравствуй, мама.

А я застыла в дверном проеме, и меня трясло, колотило, словно от жуткого холода. От холода, который сковал меня и не давал вдохнуть.

– Садись, – сказал он и скрылся в коридоре.

Я услышала, как он открыл щиток, услышала щелчки, когда он один за другим возвращал переключатели в нужное положение.

– Кирстен, – позвала я шепотом.

Кирстен не шевельнулась.

– Я сказал, чтобы ты села.

Он прошел на кухню, похвалил рисунок Ханны и включил свет над плитой.

– В третий раз повторять не стану.

Я неуверенно подошла к столу и села. Слева, буквально в полуметре от меня, лежала Кирстен, неподвижно, в крови.

– Вот так. – Он удовлетворенно улыбнулся.

Я старалась выдержать его взгляд и не отвлекаться на стойку для ножей у него за спиной. Не отвлекаться на Кирстен, чей пульс я должна была проверить – должна была спасти ее или оплакать. Наверное, она открыла ему дверь, ничего не подозревая, в то время как я лежала в постели и спала. А он вышиб из нее дух.

– Никто бы не пострадал, – сказал он, словно прочел мои мысли.

– Знаю. Это моя вина.

– Именно.

– Ничего страшного, мама, – вставила Ханна и подняла голову. Я заметила, как уголки ее губ чуть приподнялись. Так она улыбалась. – Просто дурацкая оплошность.