В период самых решительных перемен, когда шел мучительный бракоразводный процесс, я продолжала жить в доме мужа, участвуя в изнурительной политике добрососедства. Мы разговаривали лишь по особой необходимости – преимущественно о том, что касалось наших дочерей, а, между тем, по-прежнему спали вместе, в одной и той же комнате (огромной, 10 метров в длину и 4 в ширину, разделенной на спальню и кабинет, где находился мой компьютер, мое кресло для чтения, мой комод и громадный платяной шкаф, втиснутый в проем стены). Самое тяжелое для меня было время, когда девочки ложились спать и мы оставались вдвоем в доме с огромными комнатами, красивой мебелью из лучших салонов Габриэля Монтейру де Силва, наедине с нашей одеждой, книгами, фотографиями и воспоминаниями о жизни, которой больше не было. Царило молчание. Единственный шум, раздававшийся время от времени, свидетельствовал о недавно приобретенной привычке Эду закрывать за собой дверь в ванную, пока он принимал душ или брился (раньше дверь не была даже прикрыта).

Изредка мы обсуждали детали развода, вопросы типа: у кого останется служанка, что мы собираемся делать в новогодние каникулы и что скажем девочкам, когда с разводом будет покончено? Алисе в то время было меньше четырех, а Софии, еще малютке – чуть больше полутора годиков. Обе были слишком маленькими, чтобы мы могли поговорить с ними прямо и объяснить им ситуацию. Так что потребуются особая чуткость, терпение и забота с нашей стороны, пока они будут «переваривать неудобоваримые события», связанные с переменами внутри семьи.

Чтобы существовать, я подрабатывала. Я только что ушла из журнала «Крошка моя», где занимала должность корреспондента (до того я никогда не работала) и должна была помогать своей начальнице. Та пользовалась популярностью, благодаря своему саркастическому остроумию, легкости в работе, тактичности, с которой она о чем-либо просила или исправляла недочеты; но из всех ее очаровательных свойств нам более всего импонировало ее пристрастие к подробным и вдохновляющим рассказам о ее сексуальной жизни. Но скоро она начала флиртовать с одним типом из нашего издательства, и с этого времени старалась хранить в тайне свою интимную и сексуальную жизнь, поскольку ее любимый был крайне ревнивым собственником.

После этого работа стала просто работой, а жизнь в редакции без пикантных и шокирующе откровенных историй моей начальницы сделалась скучной, что и заставило меня уволиться и зажить жизнью фрилансера[2].

Заключение, что я уже научилась всему, чему могла научиться, тоже сыграло определенную роль, но это решение, как и все прочие решения в моей жизни, имело основой, скорее, эмоциональное состояние человека, лишенного развлечений, чем осознание, что труд выпустить несколько номеров журнала был слишком легок для моих чрезмерных профессиональных амбиций. Я стала постоянно сотрудничать с журналами «VIP», «Nova» и «Playboy», часто обращаясь к теме, которая в то время больше всего меня волновала: секс. Не знаю, из-за того ли, что я так рано вышла замуж (и, как убежденная моногамка, коей я всегда являлась, отвергала авантюрные стремления исследовать пикантности строения тела не своего мужа), или из-за тяжелого и, соответственно, мало эротизированного периода, который я переживала под конец супружеской жизни, но я день и ночь думала только о сексе.