– Моя сестренка-двойняшка родилась мертвой. Ма сказала, я сильнее была и забрала ее жизнь себе. Когда я вела себя плохо, ма всегда говорила, что Либби, мол, никогда бы такого не сделала. Ну я и начала сваливать все на Либби, как что-нибудь натворю. От трепки это не избавляло, но все как-то легче.

Надо же сказать такое ребенку!

– Скоро я и сама поверила, что пакостит Либби, а меня за нее наказывают. Ну и решила спрятать ее поглубже, чтоб она мне не вредила. А как стала я подрастать, – зарделась Эбби, – да начались все эти чудеса, тут Либби и пригодилась.

– Ты ее видишь?

– Нет, конечно. Она ж не взаправдашняя.

– Не настоящая, – машинально поправил Мэтт.

– Ну да. Когда мне плохо, начинаются эти штуки, и я ничего не могу поделать. Вы должны знать, как это бывает… я ее использую, вот.

Не такая уж она сумасшедшая, эта Эбби. Да и не дурочка.

– Ты ее совсем не контролируешь?

– Разве самую чуточку. Вот, скажем, когда вы дали па виски, я обозлилась и подумала, что хорошо бы оно хоть разок вылилось ему на голову, а не внутрь.

– Как насчет колеса и гаек в колпаке?

Серебряные колокольчики зазвенели опять.

– Вы были такой смешной.

Мэтт нахмурился было и тут же расплылся в ухмылке.

– Воображаю себе.

Снова повернувшись к машинке, он осознал, что воспринимает события последних полутора суток как факты, а объяснение Эбби как правдоподобную версию. Верит ли он в самом деле, что Эбби способна двигать предметы по желанию, при посредстве некой таинственной силы? Конечно, нет. Или верит?

Ему вспомнилась бутылка, висящая в воздухе и выливающая содержимое на голову Дженкинса. Тарелка, соскочившая с полки. Вспомнилось, как вывалились гайки из колпака и как укатилось колесо по ровной дороге.

От этого просто так не открестишься. Если явления не укладываются в определенную схему, схема нуждается в пересмотре.

От этой мысли Мэтта бросило в дрожь.

Первобытный человек поклонялся стихиям и неодушевленным предметам: деревьям, камням, рекам, ветрам, дождю. Позже из этого развилась мифология с нимфами, эльфами, Эолом, Посейдоном, кобольдами и полтергейстами.

Сэр Джеймс Фрэзер говорит о взаимоотношениях науки и магии так: человек ассоциирует идеи по их подобию в пространстве и времени. Если ассоциация легитимна, это наука; если нет, это магия, ее незаконная сестра. Но если предположить, что как раз магические ассоциации легитимны, то нелегитимной становится наука. Она меняется местами с магией, и современный мир переворачивается вниз головой.

Мэтт ощутил легкое головокружение.

А что, если первобытный человек был умней нашего? Что, если можно приманить удачу, совершив нужный обряд, и убить врага, проткнув булавкой куклу из воска? Что, если он сможет все это доказать?

Даже Эбби понимает, что у сверхъестественных явлений, этих квадратных колышков, не лезущих в круглые научные дырки, должно быть какое-то объяснение. Все эти объяснения Мэтт знал наизусть: иллюзии, бредовое состояние, гипноз – все, что не требует изменения установленных теорий и, по сути, отрицает само явление. Мэтту вспомнилась «Книга проклятых» Чарльза Форта, этот удивительный сборник явлений, необъяснимых с точки зрения науки и потому ввергнутых в преисподнюю неприемлемых.

Так как же их объяснить? Как объяснить Эбби? Верит ли он, что неодушевленные предметы все-таки обладают душами и Эбби в определенном настроении способна управлять ими? Верит ли в полтергейстов, которыми Эбби командует? В нематериальную манипуляторшу Либби?

Нет места для Эбби в его вселенной. Грош цена его космологии при отсутствии объяснения.

Парапсихолог Рейн из Университета Дьюка называл это словом «телекинез». Попытка внедрить в науку нечто паранормальное – или, вернее, попытка изменить теорию вселенной с целью это паранормальное в нее втиснуть.

Но обозначить что-то псевдонаучным термином не значит дать объяснение.