Затерянные в Эльдорадо - Светлана Нарватова

– Я рисовала. Он подкрался и напугал, – настучала в свою очередь я.

– Я пошутить хотел, – как-то сразу сдулся Ферран.

– С утра у тебя с юмором не задалось, – призналась я.

Может, и от рождения.

Уэйд потер свободной рукой брови и устало опустился на соседнее бревно.

– Отавиу, будь добр, сходи за сухими дровами в самолет, – обратился он к колумбийцу.

– Сам сходи, – тот всё же выпятил грудь, готовясь к бою.

– Тавиньо, – мягко начал британец. – У меня сейчас два противоречивых желания. С одной стороны, хочется тебя пристрелить. С другой – отослать от греха подальше. Например, за дровами. Я пока не определился.

Тут среди тумана проступила фигура Эндрю. Передвигался он осторожно. Может, ногу вчера где-то потянул?

– Все живы? – спросил он.

– Пока да. – Брайан выразительно посмотрел на колумбийца.

Отавиу скорчил недовольную физиономию, но скрылся в тумане.

– Гаденыш, – Уэйд сморщил породистый нос. – Лучше бы поспали. Всё равно в тумане никуда не пойдешь. Даже на охоту. Что хоть рисовала?

И он поднял упавший в процессе ора блокнот.

– Можно, я тоже посмотрю? – вежливо спросил Додсон у… Брайана.

И очень осторожно присел рядом с ним. Такое ощущение, что собрались четверо из глубоко капиталистических стран, и сам собою вышел у них коммунизм. В отношении моих рисунков.

– Это из Древней Греции? – спросил Эндрю у Уэйда.

Естественно, кто тут у нас самый главный?

– Нет, это индейская девушка, – возразил эксперт по американским культурам Уэйд, поворачивая скетчбук под разными углами, будто пытался рассмотреть рисунок в первозданно-бесстыдном варианте.

– А разве они спортом занимались? – продолжил выспрашивать Додсон у британца.

– О, еще как! – продемонстрировал posh-эрудицию тот. – Ацтеки даже в футбол играли. Настоящим каучуковым мячом!

– Ага. А капитана команды у них в жертву приносили, – вмешалась я. – Только свидетели расходятся в показаниях, какой команды: одни говорят – проигравших, другие – победителей.

– Опять «жертвы»? – с досадой потянул американец. – Келли, вы опять будете доказывать, что человеческие жертвы – это очень гуманно?

Он говорил как человек, у которого болели зубы. Все.

– Я не говорила, что человеческие жертвоприношения – это гуманно, – возразила я. – Я сказала, что муиски были гуманны с жертвами. Например, для главных праздников издалека привозили мальчика. Его несколько лет кормили лучшими блюдами, купали, носили на руках – буквально. А когда юноше исполнялось шестнадцать, он выполнял свое предназначение. Но если «солнечный мальчик» имел неосторожность согрешить с девушкой, он просто лишался своего статуса и переходил в разряд рядовых работников. Так где условия были гуманнее: у диких муисков или в цивилизованном Риме, где согрешившую весталку закапывали живьем?

– Красивая! – не оставил рисунки без внимания ведущий искусствовед Тавиньо, вернувшийся с дровами.

Он бросил охапку веток на землю и склонился между Додсоном и Уэйдом, завершая скульптурную композицию, посвященную международной мужской солидарности.

Брайан перевернул страничку.

– А почем на ней тунха, как у тебя? – задал вопрос Отавиу Зоркий Глаз, потому что никто до него, включая меня, не потрудился это заметить.

Я растерялась, но тут мужская солидарность пришла мне на помощь.

– Что такое «тунха»? – спросил у колумбийца Брайан.

– Ты что, никогда не был в Музее золота в Боготе? – удивился Ферран так, будто бывал там каждые выходные. – А где ты такую нашла?

– Мне ее подарил один человек. Он что угодно найдет, если потребуется – из-под земли откопает, – честно призналась я, но тут же горько поправилась про себя: «находил», «откапывал». Мозг отказывался принять мысль о том, что папы уже нет.

– А что она означает? – продолжил допытываться Тавиньо.

– Это Юбекайгуайя, богиня женского… плодородия, – вспомнила я из сна.