Затерянные в Эльдорадо - Светлана Нарватова

В главных ролях: дядюшка Феррана и Эндрю Додсон, как бы его ни звали на самом деле. К сожалению, слова до нас не долетали. И Брайан недвусмысленно заявил, что дальше мы пойдем только через его труп. А судя по виду проводников – через два трупа, его и мой, то есть подойти ближе мне в любом случае не светило. Но расположение фигур и жестикуляция главных действующих лиц говорили о том, что сцена подходит к концу. Дядюшка Тавиньо, отдаленно напоминавший Вичаше, размахивал автоматом и что-то кричал. Явно не молитву. Между ним и американцем, как агнец на заклании, стоял Ферран. Хотя слово «баран», на мой взгляд, ему подходило больше. Бедолага выступал переводчиком, и огребал с обеих сторон. Додсон обращался к Отавиу. Тот сначала согласно кивал, потом до него доходило, что он вот-вот забьет автогол, пугался и начинал что-то тараторить, и лицо Эндрю искажалось досадой. В общем, Додсон в споре проигрывал по всем статьям. Всё же Слово Божие за последние сто лет заметно потеряло в весе против нехитрых посулов Золотого Тельца.

Словно отражая напряженность момента, над скалой полыхнула молния, вспыхивая отблесками на груди американца и босса бандитов. Крест и тунха. И на короткий миг мне показалось, что позади, чуть в отдалении, на скале стоит кто-то еще. Кто-то с посохом в руке и длинном плаще-покрывале. Этот кто-то ударил посохом по скале, и оглушающий грохот грома заполнил долину.

– Кажется, американец мне что-то подсыпал, – поделилась я наблюдениями с Уэйдом.

– Рад, что ты это осознаешь, – кивнул он. – Может, уже пойдем в лагерь?

Как это «в лагерь»?

Порыв ветра трепал палатки, выставленные на пологом берегу, и несколько человек бегали вокруг них, пытаясь укрепить. Четверо работали лопатами под скалой, углубившись уже по пояс, отирая лбы и поглядывая на небо. Двое возились под нависающей скалой. За пять сотен лет, прошедших со сно-событий, речушка хорошо вгрызлась под ее основание, и теперь там образовалась естественная ниша. В нее и пытались утрамбовать бандиты какие-то ящики. Впихнув очередной, они пошлепали через ручей к лагерю.

Наверное, галлюциноген, которым меня опоил Эндрю, был особенно забористым. Потому что с такого расстояния я четко разглядела лицо призрачного Матхотопа. Оно не было суровым или озабоченным, каким я видела его обычно во снах. Он был весел, практически счастлив, и даже несмотря на пластинку в носу я видела, как он хитро улыбался, будто замыслил какую-то каверзу.

В следующую секунду он занес свой посох, задержал его в воздухе, словно наслаждаясь моментом, и обрушил его вниз. Никогда я не видела, как бьет молния. Не вообще, в небе, а куда-то конкретно. Воздух пронзил похожий на голограмму ветвистый росчерк, впечатываясь темно-синим следом в сетчатку. По всем законам физики молния должна была ударить в скалу. Или в ручей. Но она ударила в ящики. Со взрывчаткой. Как выяснилось. Потому что за ударом последовал взрыв. Огонь, черный дым… и медленно оседающая скала вместе со стоящими на ней людьми. Кроме висящего в небе полупрозрачного Матхотопа.

То ли направление ветра изменилось, то ли воображение сыграло со мной злую шутку, но я услышала вопли. Брай дернул меня к себе, впечатывая лицом в грудь и осторожно, чтобы не потревожить раненное плечо, прижимая к себе двумя руками. Позади слышался грохот падающих камней, сквозь который мне чудился хохот жреца. Маньяк, да он просто маньяк! Пятьсот лет ждать, чтобы уничтожить тунху и крест, память о своих соперниках!

Так!

Я что, всерьез это сейчас?

Матхотоп, Апони, Шиай, брат Августин – всё это плод моего излишне живого воображения художника. Призрак – последствие галлюциногена. Или наркотика. Что там мне подсыпал коварный Эндрю?