Лучший вид на озеро открывался из Пурпурной комнаты, но Элис решила, что сойдет и окно ванной. Хотя мистер Ллевелин все еще сидел у ручья за мольбертом, обычно он заканчивал рано и шел отдыхать, а ей вовсе не хотелось с ним столкнуться. Старик, конечно, безобидный, но все же чудаковатый и прилипчивый, особенно в последнее время. Вдруг, обнаружив ее в своей комнате, он все неправильно поймет? Элис поморщилась. В детстве она его обожала, и он ее тоже. Сейчас, когда ей уже шестнадцать, странно вспоминать его истории, восхитительные рисунки, которые Элис бережно хранила, и ощущение чуда, которое, как песня, сопровождало мистера Ллевелина. Впрочем, до ванной ближе, чем до Пурпурной комнаты, и некогда бегать туда-сюда по ступенькам: мама вот-вот поймет, что в комнатах первого этажа нет цветов. Пока стайка служанок, размахивая полировочными тряпками, усердно наводила порядок в зале, Элис проскользнула в дверь и поспешила к окну.

Где же он? Желудок болезненно сжался, азарт вмиг сменился отчаянием. Стекло нагрелось под ладонями, пока Элис обводила взглядом картину внизу: алые и кремовые розы, лепестки блестят, как начищенные; бесценные персики льнут к стене крытого сада; длинное серебристое озеро сверкает под утренним солнцем. Поместье убрали, украсили и довели почти до невыносимого совершенства, тем не менее повсюду царила суета.

Нанятые музыканты расставляли позолоченные стулья на временной эстраде, фургоны поставщиков по очереди вздымали пыль на подъездной аллее, теплый летний ветерок раздувал полотнище наполовину установленного шатра. Единственным островком спокойствия среди всеобщей суматохи была бабуля Дешиль, маленькая и сгорбленная. Погрузившись в туман воспоминаний, она сидела на чугунной садовой скамейке у библиотеки и не обращала ни малейшего внимания на то, как вокруг нее развешивают на деревьях круглые стеклянные фонари.

Вдруг у Элис перехватило дыхание.

Вон же он!

Невольная улыбка расплылась по ее лицу. Какой восторг, какая искрящаяся радость разглядеть на островке посреди озера его с огромным бревном на плече! Повинуясь порыву, Элис помахала рукой. Глупо, конечно, он даже не смотрел в сторону дома. А если бы и смотрел, то не помахал бы в ответ. Они оба понимали, что надо проявлять осторожность.

Элис рассеянно затеребила прядь волос, вечно выбивающуюся над ухом. Ей нравилось вот так, тайком, наблюдать за молодым человеком. В эти минуты Элис ощущала свою силу, не то что с ним рядом, когда она приносила ему в сад лимонад, или когда ухитрялась улизнуть из дому, чтобы неожиданно наведаться в отдаленные уголки поместья, где он работал, или когда он расспрашивал о книге, семье и делах, а она рассказывала ему истории, смешила и старалась не утонуть в глубине зеленых с золотистыми крапинками глаз.

Под ее взглядом он наклонился, замер, удерживая на плече тяжелое бревно, потом осторожно положил его поверх остальных. Хорошо, что он сильный!.. В глубине души Элис чувствовала, как это важно, хотя и не знала почему. Щеки у нее горели, она раскраснелась.

Элис Эдевейн доводилось общаться с молодыми людьми. Правда, не часто – ее родители вели довольно замкнутый образ жизни, предпочитая общество друг друга, и только раз в году, в канун Дня святого Иоанна, традиционно устраивали грандиозный праздник. Тем не менее порой Элис украдкой обменивалась парой слов с деревенскими парнями или с сыновьями арендаторов, когда те, сняв шапки и опустив глаза, ходили за своими отцами по поместью. Однако сейчас… сейчас было совершенно по-другому, и каким бы ошеломительным или ужасно похожим на сантименты старшей сестры Деборы ни казалось это чувство, оно существовало, и все тут.