Незваный, но желанный - Татьяна Коростышевская (2021)

— Девочки росли во вражде друг к другу и к отцу, потому что каждому из домочадцев вы лили в уши яд. Нюте говорили, что ее богатству и красоте завидуют, Маше — что она жирная уродина, по мнению окружающих, а супругу… Опять же уклад наш берендийский — мужчины в воспитании детей участия не принимают, ему вы могли что угодно плести. Нюта одержимая, от этого ее припадки, надобно для изгнания бесов ее в монастырь отвезти. Пусть примет постриг. Бобруйский поверил. Точно так же, как в жовтне. Вы тогда ему что-то про пристава сказали, отчего он решился чародейское убийство заказать. Замужние дочери вам были без надобности. Это не Степан к Маше остыл, это вы ему в доме отказали. Нюта дурочка решила, что все дело в ней и принялась кокетничать с отставленным женихом сестры. Вы ее к этому направляли, потешаясь над страданиями падчерицы и наслаждаясь ролью кукловода. Вы любите власть, Нинель Феофановна, а еще больше обожаете представления.

— До вас мне далеко.

— Не прибедняйтесь. Изобразить дело так, что все поверили в беременность младшей дочери, мало кому бы удалось. Вы отвели ее к лекарю для осмотра, пожаловались на припадки. Он барышню поверхностно осмотрел… Вот в лекаре вы ошиблись, решили, что он безобидный малограмотный пьянчужка. Господин Халялин, конечно, пьет почище извозчика, но его не за пьянство из университета турнули, а за политику. Он, представьте себе, психиатр, и диагноз между первым и вторым шкаликом вам поставил.

Мечтательно зажмурившись, я вспомнила, как меня во время беседы в грязном лекарском кабинетике осенило. Я ведь раньше и не знала, что лживость болезнью быть может, эта новость меня заставила на все с другой стороны посмотреть.

— Нервические припадки, вызванные каждодневным унижением, — говорил Халялин, не закусывая. — Барышни забиты и дезориентированны, наблюдают разврат и непотребства с самого младенчества.

Мне тоже выпить пришлось за развитие и процветание берендийской психиатрии.

— Попович, — вернул меня к реальности шеф, — продолжайте.

— О чем бишь мы… Нюту стараниями маменьки застали с возлюбленным, купец, до крайней степени обозленный, собрал семейство в дорогу, а подручным велел Блохина изничтожить, чтоб неповадно было дочерей достойной фамилии портить. Тут мы возвращаемся к письму. — Я кивнула на стол. — Его Гаврила Степанович собственноручно написал, вы, Нинель Феофановна, рядом стояли или диктовали даже. Будучи людьми до крайности развратными, вы с супругом даже предположить не могли, что пристав не состоял в интимной связи с Нютой, потому написали про беременность.

— Ежели не состоял, — кинула барыня, — почему на зов примчался?

Я сокрушенно покачала головой.

— Ну зачем спрашивать, если сами знаете? Гаврила Степанович ошибку допустил, описку то есть, для вас досадную, для покойного Блохина — смертельную. В подписи стояло не «Н.Б», а «М. Б.», вы из-за завитушечного почерка это только вчера разглядели. Поэтому и поправили наскоро, кое-как. Чернила в письме старые, подсохшие, а внизу смазано чуть. Единственное, что мне непонятно, зачем вы то самое письмо использовали, неужели не могли другого написать?

Барыня скривилась, а падчерица ее спокойно проговорила, изучая чернильное пятнышко на указательном пальце:

— Маменька не могла, она грамоте не обучена.

— Значит, все сходится. Блохин получил записку, как он думал, от Марии Гавриловны и отправился навстречу смерти, семейство купца еще накануне отбыло в Мокошь-град. Забавно, что в монастырь Нинель Феофановна не поехала, в столице ждать осталась. Но об этом после. Бобруйский договорился о постриге старшей дочери, он действительно оборотистый мужик был, умел дела вести, и тем самым подписал себе смертный приговор. Потому что наследные калачевские миллионы, десятина от которых причиталась обители, к тому времени уже не существовали.

— Как? — ахнула Нюта.