Его никто перебивать и не подумал. Тут, конечно, можно было пуститься в размышления о половом неравенстве, но я не стала. Семен достал из кармана какую-то блестяшку с половину ладони величиной, похожую одновременно на кованый листок ясеня и на бритовку, которой карманники орудуют.

— Это, — пояснил чародей, — артефакт, называемый «драконья чешуя». Он Евангелине Романовне в допросе поможет.

Я недоверчиво посмотрела на чешуйку, положенную в блюдце около самовара. Да, артефакт. Наверное. Только не чародейский ни разу. Это у гнумов байка есть, что ежели драконью чешую в плавильный котел добавить, сталь какие-то немыслимые качества приобретет. Ну как байка… Мифология у гнумов целая вокруг летающих огнедышащих ящеров построена. Но не суть. Именно за эту штуковину Семен граверу стопку ассигнаций заплатил. И она того стоила.

Подняв вопросительный взгляд на шефа, я выслушала объяснения.

Артефакт распознает ложь и правду, и ту и другую в чистом виде. Если допрашиваемый солжет, чешуйка немедленно станет красной. Например, задаем Евангелине Романовне простейший вопрос: «Осведомлена ли чиновная дама о том, кто именно хозяина сего дома жизни лишил?» Получаем ответ: «Ни в коей мере». И вот, извольте видеть…

— Значит, все-таки не Дульсинея? — Глаза адвоката метались от чешуйки ко мне и обратно.

— Расскажите, как вы с нею познакомились, — предложила я бойко. — Вы, Андрон Ипатьевич, с госпожою Бархатовой.

Теперь он неотрывно смотрел на артефакт.

— На перроне. — Чешуйка заалела, адвокат хмыкнул, скрестил на груди руки и поправился: — В зале ожидания пассажиров первого класса. Актерка эта форменный скандал учинила из-за того, что служащие вокзала ее в помещение не пускали. Гаврила Степанович рыцарство проявил, вступился. Тут, как по волшебству, Эдуард появился, супружник Дуськин, в благодарностях рассыпался. Слово за слово, общество за столик переместилось, приятное знакомство обмыть.

— Вы выяснили, куда Эдуард Милославович подевался?

— Ума не приложу. — На артефакт я даже не смотрела, Хрущ не врал. — С бала его не видел никто, билетов в кассе вокзальной не брал, а слуги…

Звонкий собачий лай за дверью прервал рассказ.

— А вот и Маркиза нашлась, — повернулась я к дверям, — и с нею, предположу, приказные.

Люблю быть правой, даже в мелочах. Потому, когда в залу двое конвойных ввели мещанку Бархатову, я широко улыбнулась. Кроме младших чинов арестантку сопровождали письмоводитель Старунов с коллежским регистратором Давиловым, ну и упомянутая уже престарелая болонка мальтезе. Актерка куражилась; она сделала издевательский реверанс, приветствуя честную компанию, не снимая рукавиц, цапнула с серебряной горки пирожное, пожаловалась на мигрень. Внимания на нее особого не обращали. Старунов, косясь уважительно на герб, передал мне папочку с делом. Рассадив новоприбывших за столом, я собиралась уже продолжать, даже воздуха набрала в грудь для долгой тирады, но была безжалостно остановлена.

— К чему это представление? — спросила Мария Гавриловна. — У нас есть артефакт, определяющий правду. Давайте каждый из присутствующих ответит «да» или «нет» на простой вопрос, не он ли батюшку жизни лишил.

Закашлявшись от неожиданности, я посмотрела на Семена. Тот пожал плечами:

— Начнем с вас?

— Я никого не убивала, — сказала Маша. — Нюта?

Анна Гавриловна стала медленно подниматься, ее рот искривился, глаза остекленели, руки судорожно комкали скатерть.

— Я, — с трудом выдавила девушка и лишилась чувств.

Стол дернулся, самовар перевернулся, орошая разоренную посуду кипятком, и упал с грохотом на пол, увлекая за собой скатерть. Нинель Феофановна закричала, призывая слуг. Маша, придерживая сестру за плечи, оттащила ее к стене на сундук. В этот момент потолочная люстра погасла. Визжала болонка, в дверь колотили снаружи, барыня недоумевала.