Незваный, но желанный - Татьяна Коростышевская (2021)

— Евсей Харитонович первым от Крыжи в город ушел, то есть я думал, мне показалось, потому что…

— Я знаю, Ванечка.

— Упредить вас хотел, вашбродь. Не мог, зачаровали меня.

— Знаю.

— Минуточку, — прокричал кто-то, — если Давилов от жены на орехи получает, то это кто?

Гул голосов одномоментно прервался, сменившись настороженной тишиной.

— Иван Иванович, — попросила я Зорина, — можете арестанта нашего водичкой полить? Глина от нее непременно слезет.

— Грязь не хватало разводить! — Семен щелкнул пальцами, над лежащим на нарах мужчиной взметнулось и опало облачко глиняной пыли. — Извольте полюбоваться, дамы и господа, второй виновник нашего торжества — Степан Фомич Блохин, бывший пристав.

Крестовский широко улыбался, но в синих его глазах стояла такая боль, что у меня сердце защемило.

Блохин так и остался лежать, не толстяком уже, сотворенным из глины мастерством Фараонии, а поджарым, довольно высоким мужчиною. Он не повернулся, не показал своего лица, но на этом никто, впрочем, не настаивал.

Мы долго еще заседали, за полночь. Старунов исписал два десятка листов, я осипла, была излечена Зориным, до дрожи устала.

Они хотели силы, мерзавцы эти, дармовой силы. Для этого им требовалось при закукливании присутствовать. А как в логово упыря пробраться, ни Блохин ни Квашнина понятия не имели. И здесь им понадобилась я, та, которая отведет. Мой расчет на этом и строился. Ну как расчет…

Избавившись от соглядатая-Герочки, первым делом я пошла разыскивать своих ребят в церковной ночлежке. Костик лежал там на лавке, хворал. Митенька за ним присматривал.

— Не боись, тетенька, пиявок тутошних заарестуешь — в момент Костыля излечу. Без толку сейчас, я в него волью, а они вытянут.

— Мишка мне не сказал.

— Да чего он понимает? Ржавый простец, навроде тебя, он от скуки из приюта бежал. Буча сегодня ночью будет знатная, грядет, чую.

Малыш говорил рассудительно, как взрослый, шепелявил только. От его рассказа у меня волосы на голове шевелились.

— Нельзя, тетенька, в живом человеке белую силу с поганой смешивать, злеег человек от того, в плохого превращается… Квашнина-то? Она тебе про плод свой загубленный рассказала? Врала. Да нет, плод был. Только не в ней. И загубила его именно она, своим чародейством. Вот тогда Елизавета Афанасьевна свою силу и подпортила, даже не самим убийством, а тем, что не раскаялась. Дальше больше…

Он отдал мне сапфировые серьги, липко поцеловал в щеку.

— Постарайся, тетенька, одним махом всех одолеть.

Я вышла из ночлежки на ватных ногах, голова кружилась. Всех, одним махом. Кого всех? Как?

И тогда я решила устроить этим «всем» ловушку. Маня Бобруйская без возражений согласилась отправиться под защиту церковных стен, тайно покинув с Андроном Ипатьевичем хоромы на Гильдейской, слуги были распущены, а Нюта… Тут мне даже вспоминать стыдно. Я наврала, что Григорий Ильич еще на балу к ней страстью воспылал. Расчетливо наврала, будто между прочим. «Вы, Маня, в храм с сестрицею ступайте. Ах, какая жалость, что влюбленный в Анну Гавриловну Волков здесь без опеки останется. Ему-то в храм никак нельзя, святость чародейским делам помеха». Как-то так. Нюта, разумеется, заявила, что при Грине будет. Мне только того и надо было. Попросила барышню подыграть мне заодно. Вот такая подлая, да.