Незваный, но желанный - Татьяна Коростышевская (2021)

«Да, да, разумеется, все навьи артефакты будут уничтожены. Отчего же тайно? Завтра с рассветом, да, все желающие могут полюбопытствовать. В плавильном цехе паровозного депо. Крыжовеньская община предоставит для городских нужд две бочки гнумьего огня, не правда ли, господин Дворкин? Разумеется, уничтожение будет проводиться под опись при участии представителя власти… Да, все обнаруженные останки будут предложены для опознания. Неопознанные подлежат захоронению в предписанном законом порядке… Как можно? Разумеется, отпевание также произойдет. Для отправления обрядов вызвана помощь из Змеевичской епархии… Некромант уничтожен полностью, к сожалению, земля, на которой стояла усадьба генерала Попова, для жизни либо ведения хозяйства более непригодна. Надолго, пятьдесят лет самое малое. Туда лучше вовсе не ходить, а дорогу провести в объезд… Пристав? Как только у меня на руках окажутся официальные бумаги… Господин Волков? Ни малейшего представления не имею. Григорий Ильич пребывает в чародейском сне… Да, никакого запрета на проживание неклюдов в черте города более не существует… Возмещение убытков? Господин Ливончик, вы бы о совести вспомнили, мы стражи порядка, а не имперское казначейство…»

Он отвечал спокойно, обстоятельно, дружелюбно, но без заискивания.

Хорошее у меня начадьство, лучшее из возможных.

Честно говоря, никаких представлений мне показывать не хотелось вовсе, хватило бы и в узком сыскарском кругу обстоятельства дела изложить. Но люди, те самые простые люди, без учета расы либо звания, подданные нашей империи, имели право знать правду.

Регистрационная конторка стояла на небольшом возвышении, я поднялась на него. Старунов держал перед собой незаполненный формуляр, готовясь записывать. Семен Аристархович подошел к клетке, сплел аркан, золотистыми плетями упавший за решетку. Квашнина опустила руку, зашипела по-змеиному:

— Свиристелка! — но, осознав, где находится, запнулась, сменила тон на праведно-возмущенный. — По какому праву?

— Пиши, Иван, — сказала я отчетливо, — Елизавета Афанасьевна Квашнина, купеческого звания, обвиняется в незаконном использовании чародейской силы, коей использование было ей строжайше запрещено…

— Я же тебе помогала любовника с того света вытаскивать!

— …в покушении на убийства, совершении убийств посредством черного колдовства…

— Ложь! Вранье!

— …присвоении чужой личности, нет, Иван, не так, вспоможении присвоению чужой личности…

— Докажи! Хоть что из этого докажи. Чардеила, да! Потому как ты меня, дуру старую, добрую, заморочила, умоляла Семушку твоего спасти. А я согласилась. И спасла. Полюбуйтесь, стоит тут весь из себя, а я в клетке сижу. За что? За то, что добрая? Произвол! Несправедливость!

Берендийский наш народ изрядно бедам ближних сочувствует, вот и сейчас публика была расположена скорее к пожилой арестантке, а не к молодой наглой столичной сыскарке. Ну то есть наглой-то я всяко не была, но выглядела в этот момент именно так.

— Эльдар, — шепнула я стоящему рядышком Мамаеву, — плохо дело, она сейчас подельника порешит, как пить дать.

Он протянул мне очки, видно прихваченные с дивана в кабинете.

— Семен это предусмотрел, разделил клетку на две половины.

Кроме перегородки сквозь чародейские стекла я рассмотрела еще и знаки на прутьях, и изрисованный пентаграммами пол. Основательно.

— Ты, Евангелина Романовна, по-простому говори, без официоза, от твоих вспоможений даже у меня зевота.

— Но…

Эльдар сдернул с меня очки и, ухватив за талию, усадил на конторку. В этой позе протокольно вещать было решительно невозможно. Пока я собиралась с мыслями, Квашнина развлекала публику описанием моего непотребного поведения в упырьем логове. На словах «собиралась отдаться на алтарной плите», я неистово зааплодировала:

— Браво, Елизавета Афанасьевна!