Я намеревался проделать в мозолистом теле ребенка маленькое отверстие. Это позволило бы мне добраться прямо до центра мозга, где росла злосчастная опухоль. Небольшая каллозотомия — а именно так медики называют рассечение мозолистого тела — обычно не вызывает у пациента заметных проблем после операции. Кроме того, с операцией были связаны и другие, куда более серьезные опасности — равно как и с отказом от нее.

И все же я не смог до конца убедить себя в том, что за удаление опухоли стоило браться: что бы мы ни предприняли, ребенок почти наверняка обречен. Опухоль была доброкачественной, но огромной, из-за чего ее нельзя было полностью удалить, не повредив при этом свод мозга и расположенный поблизости гипоталамус. Последний контролирует такие жизненно важные функции организма, как чувство жажды и голода, а также рост. Дети с поврежденным гипоталамусом, как правило, вырастают толстыми карликами.

Обнаружить опухоль не составило труда. Она достигала по меньшей мере четырех или пяти сантиметров в диаметре и состояла из мягкой серой субстанции, которая «легко отсасывается», как говорят нейрохирурги. Было неясно, осталось ли от свода мозга хоть что-нибудь или же опухоль полностью уничтожила его. Мне удалось сохранить тонкую полоску белого вещества с одной стороны — возможно, это действительно все, что осталось.

— Взгляните, — сказал я Деву, кивнув в сторону бокового плеча микроскопа. — Известно ли, как обстояли дела с памятью до операции? Может, все и без того было плохо и потери не такие уж серьезные?

— Неизвестно. Но это ведь все равно мало что изменит?

— Полагаю, что нет, — с некоторой неохотой я признал его правоту.

Дев вымыл руки и продолжил операцию вместо меня, а я отправился в его кабинет выпить кофе.

Широкое окно кабинета выходило на пустырь перед больницей. Вдалеке на севере виднелись зеленые подножья холмов, которые, когда бы я на них ни посмотрел, вызывали у меня мысли о восхитительных снежных вершинах Гималаев. Мне страшно хотелось увидеть их воочию.

Выпив кофе, я вернулся в операционную, вымыл руки и присоединился к Деву. Мы удалили львиную часть опухоли и обнаружили, что добрались до основания черепа с правой стороны, пройдя насквозь через весь мозг ребенка. Опухоль оказалась настолько большой, что, по сути, надвое разделила переднюю часть мозга.

— Думаю, пора остановиться, — предложил я. — Мы уже удалили как минимум одну часть свода мозга и половину гипоталамуса. Если продолжим, то от девочки мало что останется.

— Согласен, — сказал Дев. — После операции можно попробовать лучевую терапию.

— Сложно сказать, какая часть опухоли осталась внутри. Возможно, процентов двадцать.

В таких операциях мало приятного, и гордиться здесь нечем. Так я думал, удаляя кровь из гигантской полости, которая образовалась в том месте, где раньше была опухоль. Немалая часть опухоли осталась нетронутой, мозг ужасно поврежден, а все, чего мы добились, — ненадолго отсрочили смерть ребенка.

6

Между мозгом и разумом

— Пациент — мужчина тридцати пяти лет. Он думает, что у него в голове насекомое.

— И вы, разумеется, сделали МРТ? — уточнил я.

— Да, сэр. Насекомых не обнаружено.

Мы вместе смотрели на снимок.

— Что ж, тогда можете ему сказать, что все в порядке, — произнес я.

Впрочем, я успел повидать немало случаев, когда заражение личинками свиного цепня приводило к развитию эпилепсии, а проникновение филярий в организм человека вызывало болезненное опухание конечностей. Хватало у местных жителей и других проблем со здоровьем, которые были для меня в диковинку.

На мгновение я задумался: а нет ли и впрямь в голове пациента экзотического непальского насекомого, дырявящего череп?

— Отправить его к психиатру, сэр?

— Отличная идея.