На все четыре стороны - Адриан Гилл (2011)

Из потрескивающего динамика льются торжественные речи. Солнце и скука набирают силу. Гроб водружают обратно на дроги и везут по хлопотливым улицам на кладбище у собора, где тремя часами позже образуется плотная, терпеливая толпа. На памятниках и надгробных плитах сидят в основном пожилые мужчины и женщины – те, кто должен вспоминать Селассие и его империю с теплыми чувствами. Несмотря на все его ошибки и склонность к тирании, в материальном отношении людям при нем жилось гораздо лучше, чем сейчас, а ведь цена на хлеб важнее всего. Но правительство может не беспокоиться: это не митинг несогласных. Здесь думают о прошлом, а не о будущем, так что никаких беспорядков не ожидается. Опять идет служба, опять жгут свечи и читают псалмы; одетые в белое мальчики перед гробом поют, ритмично потряхивая серебряными погремушками. Потом раздаются тяжкие удары в огромный эфиопский военный барабан – это Селассие провожают в могилу. Голос позади меня говорит: «В последний раз я слышал такой барабан в тридцать пятом году». Это Билл Дидс – лорд Дидс, самый почитаемый из всех корреспондентов. Он побывал здесь с Ивлином Во, с него списан Бут – герой «Сенсации», самой смешной из когда-либо написанных книг о журналистике. Порой я ловлю себя на невольном плагиате с этого романа. Присутствие Дидса каким-то образом замыкает круг; теперь и у него могут стащить камеру, а заодно и деньги из кармана.

Удивительно мало растафарианцев пришли хоронить своего бога, но я случайно слышу, как один из них говорит: «Я-и-я[16] знаю, что он еще жив». Конечно – он же бессмертен, и это вовсе не его похороны. Селассие сейчас где-то на необозримом Юге, готовит землю обетованную для своего избранного народа. Мы у себя на Западе посмеиваемся над этими чудаками с их марихуаной, разрисованным трикотажем и убеждением, что мелкий диктатор из страны третьего мира – всемогущее божество. Но они разглядели со своей Ямайки единственного чернокожего африканца, сумевшего нанести поражение белым, – того, кто гордо стоял в праведном одиночестве на практически целиком порабощенном континенте. Это был император, о котором вскользь упоминается в Библии, черный герой, чья репутация опиралась не на умение бегать быстрее других или сильнее бить по физиономии своих единокровных братьев. И кто возьмется утверждать, что грозный лев из колена Иудина, потомок Соломона, – более нелепый объект поклонения, чем плотник из Назарета? Только время может сделать религию великой.

Сбоку подкрадывается принц, который не захотел сказать мне, чем болен Зара Якоб. «Пойдемте, я покажу вам, что с его высочеством». Мы пробираемся сквозь толпу, ища место, откуда лучше видно. Он сидит с видом благосклонного непонимания. Его вялый рот чуть приоткрыт, взгляд мутноватых глаз расфокусирован. «Теперь понимаете?» – шипит мой спутник. Теперь понимаю. Кажется, его высочество пора помещать в закрытую филантропическую организацию. Наследник престола удалился в более простые, более безопасные покои у себя в голове, где кто-то на разные голоса говорит о королях и капусте. Эфиопия не найдет спасения в доме Селассие. Наследника поднимают на ноги, и он рассеянно, безучастно стоит за гробом, который зигзагообразно въезжает по лестнице на руках других членов королевской семьи, в окружении священников и фотографов. Медленно удаляется он с солнечного света в прохладный полумрак; с лязгом захлопываются за ним тяжелые железные двери. Покойный император совершил свое последнее путешествие – из отхожего места в собор.