Сезон - Джона Лиза Дайер, Стивен Дайер (2016)

– Папа, – сказала я чуть серьезнее, – почему она хочет продать ранчо?

Он сделал паузу, прежде чем ответить.

– Это сложно… Она знает, что мы больше не конкурентоспособны. Вот уже десять лет, а то и больше, мы поддерживаем коров, а не наоборот.

Для моих родителей это была рутинная шутка. По мере накопления долга папа продавал небольшие участки земли, чтобы на время договориться с банком. Но он никогда не уменьшал стадо, и мама периодически высказывала мысль: мол, в конце концов у нас останутся только дом и несколько акров земли и тысячи коров.

– Не нужно иметь степень магистра, чтобы понять: в наши дни лучше содержать ранчо, чем крупный рогатый скот. – Отец с тоской посмотрел вдаль.

– Так… дело в деньгах?

– В некотором роде. Это наше будущее, и твое, и Джулии. – Он перевел на меня внимательный взгляд. – Твоя мама хочет остаться на плаву после продажи ранчо. И, если это только будет возможно, оставить вам как можно больше.

– Собираешься заняться гольфом? – нарочито весело улыбнулась я.

– Может быть. А может, стану просиживать дни напролет перед телевизором с банкой пива.

Мы повернули лошадей к дому, но позволили им идти шагом.

– Ты собираешься перезвонить тому парню?

– Нет.

Я глубоко вдохнула через нос. Нужно остыть. Вздохнула еще раз, наслаждаясь ароматами травы и воды, с небольшой примесью запаха грязи, которой тут было в изобилии. Лимонная мята, колокольчики, седельная кожа, пот… Все эти запахи были знакомы мне с детства. Ничто не пахло лучше, чем согретая жарким солнцем земля родного Техаса.

– Надеюсь, мы никогда этого не сделаем, – вздохнула я.

– Понимаю.

Мы с папой знали, что мама, когда выходила замуж за папу, не собиралась потом долгие годы проводить в борьбе за каждый цент. Она была из богатой семьи, но отец женился на ней самой, а не на деньгах. Он не представлял себе жизнь без работы, был ковбоем до мозга костей, и все, что он умел, так это управлять ранчо. Конечно, он мог продать Абердин, получить мешок с деньгами и купить дом в престижном районе города, но какого черта он тогда станет делать? Папа был деревенским жителем, а не завсегдатаем престижного городского клуба, и останется таким уже навсегда.

Мы уже почти вернулись домой, а папа все еще не затрагивал волновавшую меня тему. Я знала, что он пришел за мной не просто так, не потому, что ему вдруг захотелось совершить конную прогулку. Когда в конце дороги уже показалась крыша нашей конюшни, я принялась гадать, какой вариант он выберет: станет ли уговаривать, убеждая воспользоваться «уникальным» шансом, или просто прикажет делать то, что велела мама?

Но после того, как мы повесили седла, попону и уздечки и накормили лошадей, он обратился ко мне с единственно верными словами, от которых я не могла просто взять и отмахнуться.

– Меган, ты знаешь, как сильно я тебя люблю и что я не могу жить спокойно, когда ты несчастна, – начал он, стоя у двери конюшни. – И мне жаль, что ты узнала об этом таким некрасивым способом. Понимаю, что известие было для тебя как гром среди ясного неба…

Я застыла, приготовившись к удару.

– Эти последние несколько лет, с тех пор как вы, девочки, переехали в город, мы с вашей матерью… мы были, ну… Скажем так: никому не будет покоя, пока твоя мама не добьется своего, и поэтому я прошу тебя… Нет, я умоляю тебя, сделай мне одолжение, стань дебютанткой.

«О боже, – с ужасом подумала я, – он что, собирается заплакать? О, пожалуйста, папа, только не плачь!»

Я вдруг поняла, что бал – это нечто большее, чем дурацкая вечеринка.

– Это действительно так важно для нее?

– Ты понятия не имеешь насколько, – вздохнул он и пнул носком ботинка комок грязи.

– Почему?