— Готовишь какую-нибудь сенсацию? — не унимался Арне.

— Подумываю над разоблачением всех сомнительных делишек в «Бишопс Армс».

— Считаешь, Швеция уже созрела для такого материала?

— Вероятно, нет.

Вообще-то Микаэлю эта компания нравилась. Не потому, что его разговор с ними когда-либо выходил за рамки таких незатейливых фраз и приветственных возгласов. Но эти мужики тем не менее были частью его будней, благодаря которым он так хорошо чувствовал себя в этом квартале, и Блумквист ничуть не обиделся, когда один из них изрек:

— Говорят, твои дела идут под гору?

Напротив, его слова, казалось, низвели всю травлю на тот низкий, почти комичный уровень, где ей было самое место.

— Друг бутылка, под гору мой путь! Милое не вечно — вот в чем суть, — ответил Микаэль, цитируя Фрёдинга[239] и озираясь в поисках кого-нибудь достаточно надменного вида, чтобы выставлять из кабака усталых журналистов, но, кроме Арне с компанией, вообще никого не увидел и поэтому подошел к стоящему за барной стойкой Амиру.

Амир — толстый, добродушный и работающий, не покладая рук, отец четверых детей — открыл этот паб несколько лет назад. Они с Микаэлем успели неплохо подружиться. Назвать Блумквиста завсегдатаем заведения можно было лишь с натяжкой, но они помогали друг другу в делах иного рода; пару раз, когда Микаэль, ожидая в гости даму, не успевал сходить в винный магазин, Амир снабжал его несколькими бутылками красного вина, а тот, в свою очередь, помог не имевшему документов приятелю Амира составить ходатайства властям.

— Чему обязаны такой честью? — спросил Амир.

— Мне надо кое с кем встретиться.

— Что-нибудь интересное?

— Не думаю. Как дела у Сары?

Жена Амира Сара только что перенесла операцию на бедре.

— Ноет и ест болеутоляющие таблетки.

— Звучит не слишком весело. Передавай ей привет.

— Обязательно, — пообещал Амир, и они продолжили болтать о том о сем.

Однако Линус Брандель не появлялся, и Микаэль подумал, что его просто разыграли. С другой стороны, бывают шутки и похуже, чем выманить человека в ближайший паб, и, еще пятнадцать минут пообсуждав разные заботы, связанные с финансами и здоровьем, он развернулся и направился к дверям. Тут-то парень и прибыл.

Дело было не в том, что Август дополнил серии чисел правильными ответами. Этим произвести впечатление на такого человека, как Франс Бальдер, довольно трудно. Его внимание привлекло то, что лежало возле цифр и на первый взгляд казалось фотографией или картиной, но на самом деле представляло собою рисунок — точное изображение светофора на углу Хурнсгатан, мимо которого они проходили вечером несколько дней назад. Он был не просто потрясающе пойман — до мельчайших деталей и с какой-то математической строгостью. Светофор буквально светился. Хотя никто не учил Августа каким-либо правилам трехмерного изображения или тому, как художники работают со светом и тенью, сын, казалось, владел техникой в совершенстве. Красный глаз светофора сверкал им навстречу, и вокруг, тоже будто пылая, сгущалась осенняя темнота, а посреди улицы виднелся мужчина, показавшийся Франсу смутно знакомым. Лицо мужчины было схвачено только по брови. Он выглядел испуганным или, по крайней мере, неприятно удивленным, словно Август выбил его из равновесия и он шел чуть нетвердой походкой… Как, черт возьми, мальчик сумел это отобразить?

— Господи, — произнес Франс. — Неужели это сделал ты?

Август не кивнул, не помотал головой, а просто смотрел мимо него, в сторону окна, и у Бальдера возникло странное ощущение, что с этой секунды его жизнь изменится.