Неизвестный Стиг Ларссон. С чего начинался «Миллениум» - Стиг Ларссон (2013)

В восемь вечера они вышли из дому с разницей в десять минут. Первым – Лео, с бутылками шампанского и бургундского в портфеле. За ним – Дэн, в светлом костюме Лео и темном пальто. Было холодно. Шел снег. Братьям предстоял хороший праздник. Наутро после встречи с Ракель Грейтц они хотели выйти на публику со своей историей. Кроме того, Лео, несмотря на протесты брата, пообещал ему щедрое финансовое пожертвование. Он решил раз и навсегда покончить с неравенством. Равно как и с финансовым миром, и с тоскливым прозябанием в офисе фонда Альфреда Эгрена.

Вечер получился чудесный. Они играли дуэтом, потом пили за здоровье друг друга. Оба были полны надежд и мыслей о будущем. В воздухе витали невысказанные обещания завтрашнего дня. Но что-то пошло не так. Дэн полагал, что причиной тому стал кабинет Лео в фонде Альфреда Эгрена.

С его потолка смотрели ренессансные ангелочки. На стенах красовались полотна художников рубежа XIX–XX веков. На полках были расставлены настоящие китайские вазы, а ручки ящиков бюро сделаны из чистого золота.

На какой-то момент вся эта роскошь неприятно поразила Дэна и спровоцировала его на грубость.

– О, я вижу, ты не бедствуешь, – сказал он и с вызовом посмотрел на брата.

– Понимаю… – смутился тот. – Самому стыдно. Но, видишь ли… это все не мое, отцовское… Лично мне никогда не нравился этот кабинет.

– Тем не менее ты привел меня именно сюда, – продолжал наседать Дэн. – Не упустил возможности лишний раз ткнуть меня лицом в грязь.

– Нет-нет… прости… – оправдывался Лео. – Я просто хотел показать тебе свою жизнь. Все это чудовищно несправедливо, я понимаю…

– Несправедливо? – повторил Дэн.

Как будто этого слова было недостаточно, чтобы передать возмутительность ситуации. Это было не просто несправедливо. Это было неприлично. Это переходило все границы. Дэн нервно бродил из угла в угол. Обвинял, оскорблял, возмущался. Потом опомнился, извинился и… начал по новой. Что-то сломалось в их отношениях. Испарилось, разрушилось – раз и навсегда. Что-то, что присутствовало в них изначально, но до поры было вытеснено пьянящей радостью встречи. А теперь проснулось – и не столько изменило ситуацию, сколько позволило увидеть ее под другим углом, пролить свет на то, чего до сих пор они не замечали.

– И у тебя, при всем этом, – Дэн обвел взглядом потолок с ангелочками, – еще хватало наглости жаловаться и ныть… «Мама меня не понимает, а папе вообще наплевать на мои проблемы», – передразнил он. – Я не играю в эти игры, слышишь? Мне очень жаль, мое разнесчастное второе «я». Надеюсь, ты меня понимаешь. Я голодал, меня били. У меня ни черта не было, а ты… – Дэн затрясся всем телом, сам толком не понимая, что происходит. Быть может, виной всему стал алкоголь. Оба они были пьяны. Но Дэн обвинял Лео во лжи. Он выставил его глупым, кокетливым снобом. Еще немного – и Дэн грохнул бы о пол пару китайских ваз. Но он предпочел хлопнуть дверью. Исчезнуть. Скрыться в темноте промозглой улицы. Чтобы, промерзнув неизвестно где несколько часов, вернуться в свой убогий отель на Шерсхольмене и проспать до одиннадцати часов следующего дня.

В полдень он снова появился под дверью квартиры Лео на Флорагатан и снова обнимал брата и просил у него прощения. Оба они просили прощения друг у друга, а потом стали готовиться к визиту Ракель Грейтц. Но вчерашний день оставил неприятный осадок. В их отношениях появилось нечто новое, или же наоборот: что-то ушло из них безвозвратно. Так или иначе, это повлияло на дальнейшие события.

* * *

Обо всем этом Дэн вспоминал спустя полтора года, когда, гримасничая и бурча себе под нос, сворачивал на Смоландгатан. Он миновал бар «Кунстнербарен». Часы показывали всего десять утра, а Дэн уже взмок от жары и тяжело дышал. Хотя, возможно, он просто переволновался. Что и говорить, встреча с известным на всю Швецию репортером – ответственное мероприятие.

* * *