Любовь и война. Великая сага. Книга 2 - Джон Джейкс (1984)

Усталое лицо Джорджа разгладилось, когда он с любовью всматривался в нее. Потом краем глаза он заметил какое-то движение за окном по ту сторону прохода. Когда поезд замедлил ход перед поворотом, Джордж увидел кладбище и на переднем плане – три ряда новых белых крестов, по пять в каждом. Движение, которое привлекло его внимание, исходило от двух рабочих, закапывающих в открытую могилу невидимый гроб. Рядом с могилой неподвижно стояли пожилые мужчина и женщина. В скрещенных руках мужчина держал что-то красно-белое. Флаг.

Поезд свернул за поворот. Кладбище исчезло. Джордж осторожно обнял Констанцию, стараясь не разбудить ее. Просто ему было приятно к ней прикасаться.

Он вдруг почувствовал, как его захлестывает огромная любовь к этой располневшей женщине, дремавшей рядом. Любовь к ней и к их детям, чьей жизнью он теперь снова начнет заниматься, перестав быть солдатом и снова став отцом. Он подумал, что только любовь и поддерживала его эти последние четыре года. Его взгляд снова устремился за реку, к зарослям горного лавра на склонах. «Только любовь способна вести нас вперед…» – вспомнил он слова матери.

– …исчезло так быстро. И теперь вокруг столько перемен.

– Да, вы совершенно правы. Мне жаль, что Линкольна так жестоко убили, но он, несомненно, пострадал за свою политику.

Джордж нахмурился, услышав разговор пассажиров, сидевших сзади него. Первый голос принадлежал старику, в нем слышалось ворчливое недовольство, столь частое сейчас для всей страны. Его собеседницей была женщина, судя по всему молодая. Она снова заговорила:

– Я могу допустить, что черные заслужили свою свободу, но этим и следовало ограничиться.

– Так и будет. Пусть только какой-нибудь черномазый попробует войти в мой дом через парадную дверь, как белый, – я ему быстро все объясню с помощью своего старого седельного пистолета.

Женщина вздохнула:

– Не все наши политики так же храбры, как вы. Они на полном серьезе говорят о том, что цветные должны иметь право голоса.

– Глупости. С какой стати кому-то поощрять такие перемены? Это же безумие.

Явно придя к согласию, они погрузились в молчание, оставив Джорджа размышлять в тишине, среди витающих по проходу запахов пыльных сидений и переполненной плевательницы, стоявшей в начале вагона. Холмы на западе теперь стали выше и время от времени перекрывали прямые лучи низко висящего солнца. Задумчивое лицо Джорджа то освещалось мерцающим светом, то скрывалось в тени.

Действительно, все менялось. Он думал об убитом президенте, чью совершенно поразительную фотографию, из последних сделанных, они видели в траурно украшенной витрине какого-то магазинчика в Филадельфии, когда приехали туда. В 1860 году партия Авраама Линкольна выдвинула его потому, что он был наименее известным, а значит, и наименее неприятным из всех возможных кандидатов. Человек более радикальных взглядов мог бы отпугнуть бо́льшую часть консервативно настроенных граждан, на которых они так рассчитывали.

Однако уже в Белом доме, да еще в горниле войны, он, как металл, который сначала нагревают, потом куют молотом, расплавляют, формуют и превращают в нечто совершенно новое, стал другим человеком. Из захудалого провинциального политика с никому не известными идеями, или вполне безопасными идеями, или вообще без идей, или с идеями безумца – в зависимости от того, кто о нем говорил, – а также не без помощи уколов совести и сложившихся обстоятельств, вдруг получился президент, который сделал понятие свободы настолько новым и настолько разрушительным для всей нации, что понадобятся еще долгие годы, для того чтобы понять и осознать все его значения.