В смертельном бою. Воспоминания командира противотанкового расчета. 1941-1945 - Готтлоб Бидерман (2005)

14 июля ничего примечательного не произошло. Жизнь наша была скучной: мы видели дороги шириной 100 метров, по которым шел транспорт, пыль, грязь, палящий зной, грозы и бескрайние поля, где лишь изредка попадались негустые скопления деревьев, растянувшиеся до горизонта. Вдали виднелись крытые соломой колхозные постройки, и мы ориентировались по ним, как по пальмам в пустыне, чтобы выйти к незамысловатым колодцам. Нам говорили, что Красная армия, отступая, зачастую отравляла воду в колодцах. Останки лошадей, которые попадались на всем протяжении пути, издавали зловоние. Этот запах всегда будет напоминать нам о «советском рае», куда мы все больше и больше углублялись.

Наступление замедлилось, когда мы миновали Ямполь. Время от времени нам везло, и мы добывали немного лука и моркови в деревнях, через которые пролегал наш путь; реже прибавкой к нашему однообразному походному рациону служила курица или пара яиц. Мы с тоской вспоминали время, проведенное нами в Каринтии и Загребе перед тем, как началось наступление на русских, – там нам давали холодное пиво и сливовицу.

Пехота продолжала идти от рассвета до заката. Запыленные, потные, липкие, при неизменно тяжелых погодных условиях, мы все глубже вторгались в пределы Советской России. Стараясь облегчить груз нашего походного снаряжения, мы вопреки инструкциям реквизировали небольшие тележки, в которых впрягали выносливых русских лошадей. По мере того как цивилизация (в нашем понимании этого слова) отдалялась от нас, оставшись позади, эта практика все больше укоренялась. Немногочисленные жилища были убогими и, скорее всего, кишмя кишели вшами, поэтому ночи мы проводили в палатках, в стогах сена, а чаще всего – на голой земле; спали, завернувшись в пригодные для всех случаев плащ-палатки, которые выдавались каждому пехотинцу. Солдаты тех подразделений, где использовалась конная тяга, просыпались на рассвете от всхрапывания голодных и мучимых жаждой лошадей.

Мы проходили мимо деревянных зданий школ, которых было ненамного больше, чем грубо отделанных помещений, украшенных характерными красными звездами, с выкрашенной в красный цвет кафедрой, предназначенных для политических собраний Коммунистической партии. На стенах висели изодранные, запыленные портреты Ленина и Сталина. Там, где при царском режиме едва знали алфавит, Сталин ввел обязательное образование. Нас удивило то, что многие школьники немного говорили на ломаном немецком, а из пропагандистских материалов, попавших в наши руки, мы узнали, что детям давали в первую очередь политическое образование.

17 июля, впервые с начала наступления, нам доставили почту из дому. Через десять дней дивизия вступила в Украину и, пройдя через Казатин, стала двигаться на юго-восток, по направлению к Рушину. Украинская земля парила от летнего зноя. По широким песчаным и выложенным неотесанным камнем дорогам мы пришли в страну бескрайних горизонтов. Широкие беспредельные степи, нивы и подсолнечные поля окружали дороги, по которым мы шли на восток. Примитивные деревянные ветряные мельницы усеивали горизонт. Для нас они служили местом, где мы могли напиться и отдохнуть во время навевающего тоску похода по этому краю, который оставил нам незабываемое ощущение свободы, контрастирующее со вседовлеющим чувством пустоты.

Мы устроили привал в заброшенной роще акации, которая давала слабую тень посреди океана травы. Рота прошла пешком 60 километров меньше чем за двадцать четыре часа; ссадины на ногах болели, пятки были избиты в синяки. Пыльные, изборожденные полосами от пота лица, загоревшие на ветру и на солнце, из-под тяжелых касок оглядывали наши «владения». Руки, скользкие от пота, сжимали шанцевые инструменты, с помощью которых мы рыли в земле ходы сообщения. Была дана команда окапываться.