Листья зеленые до синевы. Мы с Андзю играем в гляделки: пристально смотрим друг другу в глаза, и тот, кто заставит другого улыбнуться и отвести взгляд, выигрывает. Я корчу Андзю рожицы, но ей нипочем. В ее глазах Клеопатры пляшут бронзовые искорки. Она выигрывает. Она выигрывает – как всегда, – приблизив свои широко раскрытые глаза к моим. Потом возвращается на свою ветку и сквозь лист смотрит на солнце. Закрывает солнце растопыренной ладошкой. Крошечная перепонка между большим и указательным пальцем наливается рубиновым цветом. Андзю смотрит на море:

– Начинается прилив.

– Отлив.

– Прилив. Твой камень-кит уже ныряет.

Мои мысли заняты чудесными футбольными подвигами.

– Я раньше действительно верила в то, что ты рассказывал про камень-кит.

Виртуозные финты и точные удары головой.

– Ты нес такую чушь.

– А?

– Про то, что он волшебный.

– Кто волшебный?

– Камень-кит, глухота!

– Я не говорил, что он волшебный.

– Говорил. Ты говорил, что это настоящий кит, которого бог грома[34] превратил в камень, и что однажды, когда мы подрастем, мы поплывем к нему, и, как только мы на него ступим, заклятье исчезнет, и он будет так благодарен, что отвезет нас, куда мы пожелаем, даже к маме и папе. Я так старалась представить себе все это, что иногда видела ясно-ясно, будто в телескоп. Мама надевала жемчужное ожерелье, а папа мыл машину.

– Я никогда ничего такого не говорил.

– Говорил-говорил. В один прекрасный день я к нему поплыву.

– Так далеко тебе ни за что не доплыть. Девчонки плавают хуже мальчишек.

Андзю лениво пинает меня в голову:

– А я доплыву! Запросто.

– Ага, размечталась. Туда очень далеко.

– Это ты размечтался.

Волны разбиваются о серый китовый бок.

– Может быть, это действительно кит, – говорю я. – Окаменелый.

Андзю фыркает:

– Это просто утес. Он даже не похож на кита. Вот как мы с тобой пойдем на тайный пляж, я доплыву до камня-кита, заберусь на него и буду над тобой смеяться.

Паром на Кагосиму уползает за горизонт.

– Завтра в это время… – начинаю я.

– Да-да, завтра в это время ты будешь в Кагосиме. Встанешь очень рано, чтобы успеть на паром и приехать в тамошнюю школу к десяти утра. Первые две игры проведут команды старшеклассников, а потом ваш матч. Потом вы пойдете ужинать в ресторан при девятиэтажном отеле и будете слушать, как господин Икэда объясняет, почему вы проиграли. А в воскресенье утром вернетесь обратно. Ты мне уже миллион раз говорил, Эйдзи.

– Что ж поделать, если ты завидуешь.

– Завидую? Тому, как одиннадцать вонючих мальчишек гоняют по грязи пустой мешок?

– Раньше футбол тебе нравился.

– Раньше ты прудил на наш футон.

Ох.

– Ты завидуешь, что я еду в Кагосиму, а ты – нет.

Андзю высокомерно молчит.

Дерево поскрипывает. Я не ожидал, что Андзю так быстро потеряет интерес к нашему спору.

– Смотри, – говорит она.

Андзю поднимается во весь рост, расставляет ноги, встает поустойчивей, отпускает руки…

– Прекрати, – говорю я.

Сестра прыгает в пустоту

Из моей груди вырывается крик

Андзю проносится мимо

и со смехом приземляется на ветку внизу, а потом снова ныряет еще ниже – к следующей ветке. Андзю исчезает в листве, но смех ее слышится еще долго.