«Нам попался один юный тюлень, который еще никогда не был в море, – продолжает Масгрейв. – Его мясо было очень вкусным – в точности, как ягненок».

Они засолили две туши на будущее, хотя и понимали, что у них еще долго не будет недостатка в добыче.

«У нас не было повода далеко за ними ходить, потому что они сами подходили близко к палатке. Честно говоря, по ночам нас это сильно нервировало».

Однажды ему пришлось взять ружье и всадить пулю в хвост одному такому посетителю.

«С тех пор они нас не беспокоили», – мрачно добавил Масгрейв. Впрочем, в этом было еще и горькое напоминание о барышах, которые он получил бы, если бы только не лишился «Графтона». «Если бы нам посчастливилось уберечь корабль, я не сомневаюсь, что в два месяца или быстрее мы бы его загрузили», – замечает он и продолжает сетовать на безжалостную судьбу.

«Попав туда, где я мог бы возместить себе все, что было упущено прежде, я лишился главного средства для этого. Здесь упокоились останки корабля, и одному Богу известно, не оставим ли и мы здесь свои кости. А что же будет с моей бедной семьей, лишенной средств к существованию? Мысли об этом сводят меня с ума. Не могу больше писать».

Лучшим лекарством от уныния была постоянная занятость. Франсуа Райналь пишет, что Масгрейв, Джордж и Алик без устали валили деревья, рубили их на бревна длиной в восемь футов и складывали на склоне холма для дальнейшего использования.

«Что касается меня, то, будучи еще слишком слабым для серьезной работы, я чинил изорвавшуюся одежду моих товарищей», – сообщает он.

Кроме того, он готовил пищу и поддерживал огонь, все время отгоняя насекомых, по-прежнему ужасно их допекавших. «Впрочем, было и кое-что хорошее, скрашивающее наше тягостное положение, – продолжает он, описывая изумительных птиц, привлеченных мухами к их лагерю. – Никогда до того не пуганные людьми, они порхали вокруг нас и садились на ветки так близко, что рукой можно было достать».

Первыми им нанесли визит представители какой-то разновидности маленьких зарянок (вероятно, оклендский подвид степного конька, Anthus novaeseelandiae), проявившие такое пристрастие к мухам, что парни развлекались ловлей мух на лету и скармливанием их с руки этим пичужкам, безбоязненно садившимся им на руки и на ноги, чтобы склевывать насекомых с их одежды.

«Также по соседству с нами, в лесу, обитали небольшие зеленые попугаи с красными головами», – продолжает Райналь.

Все пятеро сочли это поразительным, так как попугаи у них ассоциировались с тропиками.

«Тем не менее наши попугаи, казалось, были всецело удовлетворены своей участью».

Известный благодаря своей впечатляющей расцветке в родной Новой Зеландии под названием какарики, что на языке маори[13] значит «зеленый», этот попугай, представитель рода Cyanoramphus, имеет изумрудное тело, крылья, украшенные смешанным зелено-сине-черным оперением, и ярко-красную шапочку на голове. Та птица, что чаще всего им встречалась, была «коричневато-зеленого оттенка со слегка зеленоватым брюшком и не меньшая охотница до насекомых, что и зарянки, в том числе и до мух».

«Характер этого гостя являл собой неистощимую радость, – восхищенно отзывается о нем Райналь. – Независимо от того, стояла хорошая или плохая погода, ему все было нипочем – он пел от всего сердца».

Когда мужчины продирались сквозь древесные заросли, их сопровождали стайки медососов-колокольчиков (Anthornis melanura, коренной обитатель Новой Зеландии, питающийся как нектаром, так и насекомыми), поэтому они шли «с музыкальным сопровождением».

Райналя забавляло, что в тот момент, когда он насвистывал короткую мелодию, оказавшиеся поблизости медососы-колокольчики раздували грудь, раскрывали клювы и «воздух наполнялся гармоничными звуками»!