— Это я, — отвечал незнакомец, переступив через темный порог и появляясь перед женщиной в тусклом свете свечи. — Я тот, кто прошел необозримо длинный путь и знает, что господь заповедал нам любить детей наших так же, как он любит нас, детей своих.

Женщина затрепетала — казалось, она вот-вот лишится чувств. Она упала на стул, взгляд ее перебегал с одного посетителя на другого: она пыталась что-то сказать, но не произносила ни слова, словно утратив дар речи. Джэб тем временем нерешительно приблизился к незнакомцу и, заглядывая ему в лицо, жалобно произнес:

— Не нужно обижать старую Нэб… Прочитайте ей лучше добрые слова, что написаны в библии, и она больше никогда не станет бить Джэба кочергой. Верно, маменька? Вон, видите, она прикрыла свою чашку полотенцем, когда вы пришли! Госпожа Лечмир дает ей, это зелье — чай, и Нэб теперь никогда не бывает так добра к Джэбу, как Джэб был бы добр к своей маменьке, если бы его маменька была, как он, слабоумной, а Джэб был бы такой старый, как его маменька.

Незнакомец пристально вгляделся в подвижное лицо дурачка, столь трогательно вступившегося за мать, а когда тот умолк, сострадательно погладил его по голове и сказал:

— Бедное, лишенное разума дитя! Господь не дал тебе одного из самых драгоценных своих даров, но дух господень витает над тобой, ибо ты чувствуешь доброту там, где видна лишь суровость, и различаешь добро и зло. А тебе, юноша, разве не ясно, что отсюда явствует, какая пропасть лежит между выполнением долга по принуждению и по доброй воле?

Не выдержав устремленного на него горящего взгляда незнакомца, молодой офицер отвел глаза; после непродолжительного, но неловкого молчания он обратился к женщине, которая успела уже несколько оправиться, и выразил готовность продолжать свой путь. Почтенная матрона, собравшись с силами, медленно выпрямилась на стуле и, ни на секунду не отрывая взгляда от незнакомца, дрожащим голосом приказала своему сыну показать дорогу на Тремонт-стрит. Долгий опыт научил ее, как видно, справляться с сыном, когда он заупрямится, а на сей раз волнение сделало ее тон таким грозным, что Джэб беспрекословно встал и приготовился выполнить приказ. Все испытывали некоторое замешательство, и молодой офицер уже намеревался покинуть комнату, ограничившись безмолвным, хотя и учтивым поклоном, но незнакомец продолжал неподвижно стоять в дверях, преграждая ему путь.

— Прошу вас, пойдемте, сударь, — сказал молодой офицер. — Время позднее, и вам тоже, вероятно, потребуется провожатый до вашего дома.

— Мне улицы Бостона хорошо знакомы, — возразил старик. — Как отец смотрит на своего возмужавшего сына, так смотрел я сегодня на этот разросшийся город, и любовь моя к нему равна отцовской любви. Для меня довольно того, что я енота вернулся сюда, в этот город, который ценит свободу превыше всего, а под какой крышей приклоню я голову, не имеет значения, и этот приют ничуть не хуже всякого другого.

— Этот! — воскликнул офицер, окидывая взглядом убогое жилище. — Да ведь в этом помещении вы найдете еще меньше удобств, чем на корабле, который мы только что покинули!

— Мне он подходит, — ответил незнакомец, хладнокровно усаживаясь на стул и с решительным видом кладя возле себя узелок. — Ступайте в ваш дворец на Тремонт-стрит. Я сам позабочусь о том, чтобы мы с вами свиделись снова.

Молодой офицер успел уже достаточно хорошо изучить нрав своего спутника и не стал возражать. Отвесив низкий поклон, он покинул каморку, оставив старика, в задумчивости склонившегося головой на свою трость, и пораженную хозяйку, с изумлением и страхом взиравшую на незваного гостя.

Глава 3

Над чашками клубится пар душистый,

В них льется чай струею золотистой.

Ласкает сладостный напиток сей

И обоняние и вкус гостей.

Александр Поп