– Знаешь что, – начала она, – что бы Бернис ни натворила, ей не под силу с тобой тягаться. Да и самое время проучить эту телку.

– Не знаю я, как ее проучить, – простонала Уиллади.

А Калла сказала:

– Ну а я знаю.

Уиллади закрыла бар точно по расписанию, приготовила завтрак, проводила детей в школу.

Приняла ванну и отправилась на поиски мужа. Сэмюэля она нашла за сеновалом – рубил бузину вокруг дереводробилки.

– Спасибо тебе за вчерашние слова, – с ходу начала Уиллади.

Сэмюэль воткнул в землю топор. Он не улыбнулся, зато хотя бы слушал.

– Ты был прав, – продолжала Уиллади. – Не в том, что поверил Бернис, – не в ней дело. А в том, как я ошибалась. И печальней всего, что я бы так ничего и не поняла, если бы ты не указал на ошибки.

Уиллади стояла чуть поодаль от Сэмюэля, не смея верить удаче, не решаясь приблизиться, протянуть руку. Вдруг он отпрянет и между ними вырастет глухая стена?

– Это правда по-мозесовки? – спросил Сэмюэль спустя вечность. – Или просто правда? Я не стану выслушивать то, что потом обернется против меня.

– Просто правда, – сказала Уиллади. – Иной правды ты теперь от меня не услышишь. – И добавила: – Не всегда приятно, но придется терпеть.

Сэмюэль кивнул.

– И знай, Сэмюэль Лейк, – горячо продолжала Уиллади, – я всегда на твоей стороне. Может быть, ты мне сейчас не веришь; может быть, мои поступки говорили о другом. Скажем, когда я подавала детям плохой пример, учила их, что можно что-то делать у тебя за спиной. Но я не задумывалась тогда, правильно или неправильно поступаю. Я делала то, что считала нужным. Поговорю с детьми, объясню им, как непорядочно себя вела, как жестоки мы были. И скажу им, что отныне мы будем поступать по-другому.

Сэмюэль снова кивнул.

И сказал:

– Я по-прежнему хочу чтобы Бернис пела на богослужениях. Ты не против? Чтобы она пела?

– Ты же не против, чтобы я работала в «Открыт Всегда».

Сэмюэль не смог сдержать улыбки:

– Ты правда грозилась стащить ее со сцены за волосы?

Уиллади, запрокинув голову, расхохоталась.

– Да, грозилась оттаскать ее за волосы. Но сцена тут ни при чем.

Для Сэмюэля приготовили ужин-сюрприз, дети помогали. Никому из них в жизни не приходилось стряпать ничего сложнее гренков, но Уиллади посвятила их в тайны мастерства – научила печь мясной рулет и делать картофельное пюре. А заодно не забыла о своем обещании Сэмюэлю.

Пока она объясняла разницу между «правдой по-мозесовски» и «просто правдой» и говорила, что правду лучше не утаивать и отвечать за последствия, младших детей замучила совесть.

– Мы разбили ему сердце, – вздохнул Бэнвилл.

– Да, – кивнула Уиллади, – но разбитое сердце можно вылечить. – И рассказала о том, как попросила у папы прощения и ей стало легче.

В спальне произошло и кое-что еще, отчего полегчало и Уиллади, и Сэмюэлю, но детям о таком не расскажешь.

Сван предложила:

– Может, сделать для него плакат «Прости, мы исправимся»?

В летней библейской школе ее научили делать краски из кукурузного крахмала, воды и пищевых красителей, а у бабушки Каллы можно попросить большой лист белой бумаги, в которую она заворачивает покупателям мясо.

Блэйд вызвался помочь с плакатом, но сначала решил собрать для Сэмюэля букет. В это время года на грядке остались одни хризантемы, но цветы есть цветы. Он прекрасно помнил, как порадовали цветы дядю Тоя, а что хорошо для дяди, придется и папе по душе.

Нобл не считал, что должен в чем-то виниться.

– Мне стыдно за все эти тайные делишки, – признался он. – Но что еще мне оставалось?

У Уиллади не нашлось ответа. Она была страшно рада, что «просто честность» началась после того, как Нобл научился себя защищать.

– Может, просто скажешь ему, что у тебя на душе?

– Тогда он пустится читать мне проповедь.