Меч и ятаган - Саймон Скэрроу (2012)

– Слава Всевышнему, это христиане! – прохрипел чей-то голос. – Братья, братья во Христе! Освободите нас!

Теперь к ним во множестве тянулись и другие голоса; люди, звеня кандалами, умоляюще простирали руки. Некоторые, не в силах совладать с чувствами, припадали к веслам и бурно сотрясались от рыданий.

По приближении Томаса надсмотрщик выронил плеть и в боязливом поклоне притиснул к груди руки, лепеча на скверном французском:

– Господин, господин… прошу вас, умоляю…

– Где запорник? – потребовал у него Томас.

– Тут, тут, – надсмотрщик торопливо ткнул пальцем на кольцо, вделанное в днище невдалеке от прикованного барабанщика.

Томас, оттерев невольника, пробрался к нему, превозмогая тошноту от несусветной вони, что поднималась от днища. Как человек вообще способен творить и выносить такое? Палец запорника обнаружился непосредственно возле кольца. Вынув кинжал, Томас взялся выковыривать его из гнезда, а управившись, продел цепь через кольцо и бросил ее у изножья ближайшей скамейки.

– Христиане среди вас есть? – вглядываясь в лица сидящих на ней гребцов, осведомился он.

– Я! – истово кивнул крайний из них. – Я, хозяин! Из Тулона я родом.

– Освободить его, – распорядился Томас.

– И я! – поспешил сказать его сосед.

– Лжешь! – словно хлыстом стегнул его первый. – Мориск[19] он. Взят корсарами под Валенсией.

– Сержант, француза расковать. Второй пускай остается.

Мориск, потомок правивших некогда Испанией мавров, хотел было возроптать, но, видя непреклонность на лице крестоносного рыцаря, в обидчивой покорности склонил над веслом голову. Со всех сторон доносились возбужденные голоса единоверцев, стремящихся обрести волю. Если все они и впрямь братья во Христе, то на веслах из них должна остаться от силы треть – кто же погребет до Мальты? Голоса взывали, взмывали до несносного крещендо; пришлось, набрав полную грудь нечистого воздуха, рявкнуть по всей длине галеры:

– Тихо!!

Привыкшие ко вбитому кнутом послушанию, все тотчас смолкли. Томас обратился к сержанту:

– Христиан освободить, но только христиан. Любого, кто скажется единоверцем, а потом выяснится, что слукавил, – предать смерти.

– Слушаю, – блеклым голосом отозвался солдат.

– Действуйте. – Выносить трюмный смрад Томас был уже попросту не в силах. – Если что, я на палубе.

– А с этим как быть? – Мендоса кивнул на надсмотрщика, который сейчас стоял ближе к корме, не осмеливаясь, в ожидании своей участи, глядеть кому-либо в глаза. При беглом взгляде от Томаса не укрылось, что плетку он успел подобрать.

– С этим? А вот пусть это решат те, кого вы освободите.

Томас уже быстро шагал, пригибаясь, к лестнице. Пожалуй, лишь узость прохода и нежелание уронить свое достоинство мешали ему сорваться на бег, прочь из этого аду подобного места. Взобравшись на палубу, он поспешил к наветренному борту и жадно, с упоением, всей грудью вдыхал освежающий бриз, чтобы последняя вонь трюма ушла прочь из легких. Вообще-то в общих чертах он знал, что происходит там, под галерной палубой, и даже несколько раз в той преисподней бывал, теперь уж и не упомнить зачем. Виденное там вызывало у него отвращение – но у Ордена на галерных веслах сидели преступники, пираты и еретики-иноверцы. И каким бы убогим ни было положение гребцов на христианских галерах, оно все же не шло в сравнение с их ужасающими условиями здесь, на корсарском галиоте. Безмолвная ярость разбирала Томаса при мысли об извергах-магометанах, жгучее желание стереть их с лица земли, с их пророком заодно.