Мир, который сгинул - Роберт Хайнлайн (1951)

Дверь, разумеется, закрыта, поскольку люди вроде мистера Хера не склонны сообщать всем о своем присутствии. Во снах эта дверь являлась мне величественной и деревянной: она распахивалась передо мной, не успевал я постучать – тяжелая, укрепленная какими-то странными материалами из космических кораблей и субмарин, способными долго сдерживать пули, бомбы и физическую силу, чтобы Криспен Хер, хранитель бесценного человеческого опыта, успел вызвать подкрепление или укрыться в паутине тоннелей позади своего кабинета, или даже взять автомат и подавить вторжение посредством суперсовременного оружия и исключительного мастерства.

Дверь, к которой я подхожу, загадочным образом пренебрегла своим благородным назначением и, видимо, твердо решила быть уродливой, заводского производства моделью с заляпанным окошком и надписью «К. Т. Хер, нач. упр.», переведенной с помощью трафарета и убогого сусального золота. Я поднимаю руку, рассчитывая, что дверь откроется сама, однако этого не происходит, и первый стук выходит робким и неуклюжим. Мне приходится его повторить, когда громкий голос велит: «Проходите!» – и я некоторое время вожусь с ручкой – ладони мои неожиданно вспотели, а ручка круглая и тугая. «Возьмите платок!» – кричат изнутри. На школьном стуле рядом с дверью стоит коробка с платками. Дверь – легкая и ничем не укрепленная – открывается, и я попадаю в комнату размером с уборную.

Мистер Хер – сухонький, похожий на крысу сморчок. Уши громоздятся на розовом спутнике его головы как солнечные батареи; начальник явно какое-то время вращался на здешней орбите, поскольку комнату заполняет его неповторимый дух. Мистер Хер пахнет льном, мятой и мокрым чиновником мужеского пола; впрочем, он не из тех, чьи подмышки испускают крепкий горчичный газ, так что запах весьма неожиданный, но не тошнотворный.

Мистер Хер указывает мне на стул и с любопытством подается вперед. Я вынужден слегка тряхнуть головой, дабы отогнать мысли о землеройках и не ляпнуть что-нибудь глупое или (это куда критичней) свидетельствующее о моей нетрудоспособности. К. Т. Хер спрашивает, с какой целью я пришел, и я отвечаю, что хочу работать.

– Но не у нас же, любезный! – удивляется он.

Напротив, именно об этом я мечтал всю жизнь.

– Вам известно, чем мы тут занимаемся?

Каверзный вопрос. Либо ответ настолько очевиден, что не нуждается в пояснениях, либо это строжайшая тайна, однако ни в одном из справочников, которые я пролистал в поисках имени и координат Криспена Хера, не говорится, чем ведает его управление.

– Если рассудить здраво, – здраво и рассудительно отвечаю я, – это одно из важнейших государственных ведомств.

– О да, разумеется, – с довольным видом отвечает Криспен Хер, – но что вас к нам привело? Немногие, – с грустью замечает он, – вообще догадываются о нашем существовании. Это необходимо и все же печально.

Понятия не имею, что должно было меня привести, однако желания распространяться об этих сомнительных тропах у меня тоже нет, посему я соглашаюсь с досадной необходимостью и благополучно увиливаю от ответа. С каждым таким маневром вид у Криспена Хера становится все печальнее и изможденнее, и каждый мой неответ приводит к очередному каверзному вопросу. В конце концов начальник управления поднимает руку, и я с абсолютной ясностью понимаю, что меня вскрыли, как канталупу; вопрос только в том, смилостивится он или вышвырнет меня за дверь, не пожалев моего лживого изворотливого зада.

Криспен Хер оценивает положение и испускает протяжный вздох.

– Извините, – говорит он, – но мне кажется, вы явились сюда лишь потому, что вам некуда пойти. Кто-то не оставил вам выбора. – Он кивает сам себе, и мне приходит на ум, что его голова-спутник – не из тех, что передают телефонные звонки из Эстонии в Кашмир. Нет, такие могут прямо из космоса сфотографировать ваши волосяные луковицы или прочитать вашу почту. К. Т. Хера не проймешь словесной импровизацией и фирменной Гонзовой улыбкой.