Клад под развалинами Франшарского монастыря - Роберт Льюис Стивенсон (2002)

– Н-да, – сказал мистер Аттерсон, выслушав своего приятеля.

– Я вижу, вы испытываете то же чувство, что и я, – обратился к нему мистер Энфилд. – Да, в общем, история грязная. Поскольку мой незнакомец был человеком, с которым никто не стал бы иметь дела, действительно отъявленным негодяем, а господин, подписавший чек, считается образцом порядочности, кроме того, знаменитостью и что хуже всего, одним из тех людей, которые совершают так называемые добрые дела. Очевидно, тут был замешан какой-то шантаж; очевидно, честного человека теперь принудили расплачиваться за грехи юности. Вот поэтому-то с тех самых пор я и прозвал эту лачугу с такой примечательной дверью «Домом шантажа». Хотя, знаете, даже это, собственно, далеко не все объясняет, – прибавил он и с этими словами погрузился в молчаливое раздумье.

Из этого состояния рассказчика вскоре вывел довольно неожиданный вопрос его приятеля.

– А не знаете ли вы, мой друг, не проживает ли в этом доме лицо, подписавшее чек?

– Очень подходящее для него место, не правда ли? – возразил с легкой иронией мистер Энфилд. – Но мне случайно удалось подсмотреть адрес, который был указан на чеке; он живет в каком-то сквере.

– И вы никогда не наводили справок… об этом доме с дверью? – продолжал мистер Аттерсон.

– Нет, сэр! Мне было как-то неловко, – последовал ответ. – Я очень не люблю задавать вопросы, это пробуждает слишком живые ассоциации со страшным судом. Вы задаете первый вопрос, и по своему действию это похоже на то, как если бы кто-нибудь сдвинул с места камень. Вы сидите спокойно на вершине холма, а камень летит вниз, задевая и увлекая за собой другие камни. И под конец какой-нибудь несчастный старичок, о котором вы меньше всего думали, сидя у себя в саду за домом, получит одним из этих камней по голове и умрет по вашей милости. Нет, сэр, я поставил себе за правило: чем загадочнее какое-нибудь дело, тем меньше о нем нужно расспрашивать.

– И прекрасное правило! – заметил нотариус.

– Но я сам обследовал это место, – продолжал мистер Энфилд. – Это вряд ли жилой дом. Второй двери не существует, и никто никогда не входил и не выходил через эту, кроме – и то в очень редких случаях – героя моего приключения. Три окна на втором этаже смотрят во двор, а на первом совсем нет окон; окна всегда закрыты, но стекла чистые. Существует еще печная труба, из которой почти всегда идет дым, следовательно, кто-нибудь, наверно, там живет. И все же я в этом не уверен, поскольку дома в этом переулке так жмутся друг к другу, что трудно сказать, где кончается один и начинается другой.

Друзья молча прошли некоторое расстояние.

– Энфилд, – возобновил беседу мистер Аттерсон, – очень хорошее у вас правило!

– Да, и мне так кажется, – согласился тот.

– Но все же, – продолжал нотариус, – я хочу задать вам один вопрос: я хочу спросить, как звали человека, который наступил на ребенка.

– Что ж, – ответил мистер Энфилд, – ничего дурного я в этом не нахожу. Его фамилия Хайд.

– Гм! – хмыкнул мистер Аттерсон. – Какой он с виду?

– Его нелегко описать. Есть что-то странное и ненормальное в его внешности; что-то неприятное, даже просто отталкивающее. Я никогда не встречал человека, который был бы мне настолько противен, и я даже, собственно, не могу объяснить, почему. У него должен быть какой-то физический недостаток или уродство; по крайней мере он производит впечатление урода, но я не могу определить, в чем дело. На вид он самый обыкновенный человек, и я не могу указать, что именно вызывает такое отвращение. Нет, сэр, я затрудняюсь, не могу вам его описать. И не потому, что забыл, как он выглядит – нет, я помню его очень хорошо, будто он стоит перед моими глазами.

Мистер Аттерсон сделал еще несколько шагов молча, словно погруженный в глубокие размышления.

– Вы уверены, что он пользовался ключом? – спросил он наконец приятеля.

– Но… – начал было Энфилд, крайне удивленный.