Рабы Парижа - Эмиль Габорио (1868)

Глаза его округлились, и он ударил себя по лбу:

– Так я и знал! Неужели произошла кража? А вам поручено разыскать ее? Да, это было подозрительно! Когда эта девчонка явилась ко мне в лавку в таком рубище и с билетом в пятьсот франков, я сразу же подумал: «Тут дело нечисто».

– Постойте, постойте, – прервал его дядя Тантен, – я ведь еще вам ничего не сказал о краже. Я только хочу спросить, узнаете ли вы эту девушку, если бы вам показали ее?

– Как себя самого, сударь! Да и как не узнать такую хорошенькую особу, с такими дивными волосами! Она иногда заходит сюда, и я полагаю, что она живет где-то неподалеку… Может быть, следует послать кого-нибудь из своих людей, – заметил он, – или позвать сюда полицейского сержанта?

– Нет, это совершенно бесполезно! – важно заметил Тантен, – я даже попросил бы вас держать это дело пока что в тайне. Сейчас же я попрошу вас, если банкнота еще в ларьке, записать ее номер, а также число и месяц, когда она попала к вам в руки.

– Ну, да, да, конечно, – засуетился лавочник, – мои торговые книги всегда в порядке. Через минуту я буду к вашим услугам.

Проводив мнимого агента полиции, Мелюзен был исполнен гордого сознания исполненного долга. А дядюшка Тантен, как ни в чем ни бывало, добрался до площади Пети-Пон и начал ходить взад и вперед, ища кого-то глазами. Вскоре он увидел того, кого искал. Детина громадного роста, на вид лет двадцати, хотя на самом деле ему было всего пятнадцать; худой, с вытянутым и крайне неприятным лицом, он, видимо, стоял в секрете, наблюдая за кем-то. Чтобы скрыть это обстоятельство, он просил у прохожих милостыню в то время, когда появлялся кто-то из полицейских. Волосы его грязновато-желтого цвета уже поредели, лицо уже успело обрюзгнуть от пьянства, углы рта кривила недобрая циничная улыбка. Он будто демонстрировал свои дыры и лохмотья, вызывая сострадание у прохожих. При этом он напевал нищенский псалом, примешивая к нему сочиненную легенду о несчастном ремесленнике, бедной старухе-матери без хлеба, о своем жалком, искалеченном машиной теле.

Подойдя сзади к этому бродяге, дядюшка Тантен сдернул с его головы фуражку. Верзила в бешенстве обернулся, но тотчас же заулыбался сконфуженно:

– Кажется, попался, – стиснув зубы, прошептал он.

– Так-то ты исполняешь мои поручения? – грозно спросил Тантен.

– Помилуйте, поручения ваши давно исполнены, – лепетал детина.

– Не смей у меня еще оправдываться! Это по моей милости Маскаро тебя спасает; разве я не помогал тебе столько раз зашибать деньгу? Как же ты смеешь снова нищенствовать?

– Нет, хозяин, – пристыженно бормотал бродяга, – это я, черт возьми, просто от скуки… Нужно же было убить как-то время в ожидании вашего прихода. Смотрите, вот заработал целых восемь су…

– Гляди, Тото-Шупен, ты не кончишь добром, это я тебе предсказываю. Ну, рассказывай, что видел?

С оживленного угла улицы они перебрались в более уединенное место.

– А видел я вот что, хозяин, – отвечал детина, – ровно в четыре часа карета подъехала к назначенному месту и остановилась вон там, напротив лавки парикмахера. Карета отличная, одежда у кучера роскошная…

– Погоди… А в карете сидел кто-нибудь?

– Я заметил в ней того самого господина, которого вы мне описывали. Знатный господин! Низенькая шляпа по самой последней моде, светлые панталоны и открытая жилетка – одним словом, не господин, а модная картинка!

– И что же дальше?

– Выйдя из кареты, он принялся от нечего делать барабанить тростью по тротуару. Я разглядел в его зубах потухшую сигарету и тотчас же оказался рядом:

– Огня, не угодно ли, граф?

За это он дал мне десять су. Я хорошо разглядел его: низенький и рябоватый, с лицом истасканным и помятым, со стеклышком в глазу…

– И что же потом? – недовольным тоном спросил Тантен.