Ты даже представить не можешь, как изменился дворец. Еще недавно это была обитель света и радости, теперь же двор превратился в крепость горя. Окна в покоях рани остаются наглухо закрытыми, словно она боится солнечных лучей. Возможно, так и есть в действительности. Помню, когда умерла мама, я очень рассердилась на окружающий меня мир, на Барва-Сагар за то, что с ее смертью жизнь в деревне не остановилась. Но жизнь продолжается. Кармическое колесо жизни продолжает вращаться. Мне нестерпима мысль о том, что уже никогда, оказавшись в покоях рани, я не смогу увидеть радостное личико раджкумара. Горе рани настолько глубокое, что она больше не хочет слушать даже своих советников. Шри Бхакти предупредил ее о том, что, если зал для проведения дурбара долгое время останется пустым, кто-то обязательно его захватит. В претендентах недостатка не наблюдается, Ану. Все они прячутся в тени и только ждут подходящего момента, чтобы выйти на свет. Сундари думает, что рани на этой неделе все же появится на дурбаре. Надеюсь, что так и будет.

Однако минуло еще две недели, прежде чем рани вновь появилась на дурбаре. Вот только мыслями она была далеко.

– Этот траур не может продолжаться вечно, – со своего места пробурчала Кахини. – Княжеством должен кто-то управлять.

– Что с тобой? – прошипела Каши. – Наследник Джханси, ее ребенок, умер.

– У тебя на самом деле нет сердца? – спросила Моти.

– Сердце у меня есть, – ответила Кахини, – а еще уши и глаза.

* * *

Теперь рани ела одна, укрывшись в своих покоях. Там же она сидела по вечерам. Даже Кахини не была к ней вхожа. Так прошел месяц. Холодный, злой ветер завывал снаружи, вполне соответствуя нашему теперешнему настроению. Когда Гопал пришел за письмами, единственной, кто что-то написал, была Кахини. Я знала, что она ежедневно пишет, хотя ее родители умерли, а братьев и сестер у нее не было. Мне стало интересно, кому адресованы ее письма.

– Если тебе надо утешение… – начал Гопал.

– Мое письмо, – резко сказала Кахини. – Больше мне ничего не нужно.

Гопал заговорил тише, но недостаточно тихо, чтобы я не могла его услышать.

– Я понимаю, что Садашив весьма тебе… важен, но…

– Не произноси его имя, – сквозь плотно сжатые зубы промолвила Кахини.

Почтмейстер от неожиданности отпрянул. Когда Кахини развернулась, она поняла, что я все слышала.

– Неужели жизнь стала настолько скучной, чтобы подслушивать чужие разговоры? – съязвила она.

Прежде чем я смогла что-то ответить, вошла побледневшая Сундари.

– Сита! – Взмахом руки она подозвала меня к себе. – Ступай к рани.

Я обрадовалась: госпожа позвала меня, а не Кахини. Стыдно признаться, но я бросила победный взгляд на Кахини, когда выходила из зала. Однако у дверей покоев рани я в нерешительности остановилась. Что я могу сказать ей перед лицом такой огромной утраты?

Незнакомые стражи распахнули передо мной створки двери. Я ступила в покои. Здесь царил полумрак. Рани лежала на кровати. Она ничего не сказала. Мне пришлось терпеливо ждать, казалось, целую вечность.

– Напиши для меня письма, – наконец промолвила она. – Адресат – майор Эллис. Начни с обычного в таких случаях английского приветствия.

Этого британского офицера я видела на представлении у раджи. Я сделала так, как мне было велено. Некоторое время единственным звуком в комнате был скрип пера по бумаге. Когда рани услышала, что я закончила писать, она продолжила:

– Напиши ему, что будет другой наследник.

Я, потрясенная, уставилась на рани и, осознав, что она плачет, произнесла:

– Ваше Высочество…

– Так тяжело на душе, Сита.

Плечи ее затряслись от плача. Она прикрыла глаза ладонью и прошептала:

– Помоги мне, Дурга.

Я испугалась, что сделала что-то не так, но рани не унималась. Тогда я догадалась, что в этом нет моей вины. Я потянулась и слегка сжала ей руку.

– Сочувствую.