И тут Джеймс подумал о своей бедной матери, любящей и доброй, которая ненавидела его, если он нарушал принятый ею кодекс чести. Безупречно добродетельная, она была особенно сурова к тому, что считала грехом. Его мать предъявляла высокие требования к себе и окружающим. Джеймс помнил, как в детстве за самые незначительные проступки она наказывала его, прекращая разговаривать с ним. Он до сих пор помнил ее холодное негодование, когда она поймала его на лжи. Ох, эти добродетельные люди, как они бывают безжалостны!

Джеймс не нашел бы в себе мужества встретиться с неведомыми опасностями новой жизни, видя, что дома его не любят и не хотят знать. Он вырос великодушным, его сердце истекало кровью от сострадания к людям, он постоянно боялся совершить ошибку. Нужна куда большая холодность, чтобы разорвать узы, связывающие его, выйти в большой мир вооруженным только умом и безжалостностью. А больше всего Джеймс страшился угрызений совести. Он знал, что будет размышлять над содеянным, пока не доведет себя до психоза: совесть ни на минуту не оставит его в покое. Вина перед Мэри не отпустит его до конца жизни, и, даже находясь на краю земли, он будет видеть ее страдания.

Значит, единственно возможное решение пришло ему в голову, когда он, полный горечи, навсегда расставался с миссис Причард-Уоллес.

«Я всегда могу застрелиться».

«Надеюсь, вы не натворите глупостей», – последовал ответ.

Конечно же, глупость. В конце концов, у человека только одна жизнь. Но иногда приходится совершать глупости.

Джеймсу вдруг захотелось заглянуть к Ларчерам, и он отправился в Эшфорд, неподалеку от которого они жили. Джеймс не преувеличивал своей заслуги в том, что пытался спасти их сына. Он постоянно говорил себе, что действовал инстинктивно. Вернулся, не осознавая грозящей ему опасности. Увидев, что юный Ларчер ранен и беспомощен, он, естественно, попытался переправить раненого в безопасное место. В пылу сражения люди постоянно совершают безрассудные поступки. Каждый уверен, что пуля попадет не в него. Джеймс, ничуть не ощущая себя героем, знал, что храбрость в бою проявляют многие, но это остается незамеченным. То, что его постигла другая участь, он считал случайностью.

При этом Джеймс почти с самого начала понимал, что его вмешательство только ухудшило ситуацию. Возможно, меткие бурские стрелки не тронули бы раненого, а потом тамошние врачи нашли бы его и отправили в госпиталь, где он получил бы помощь.

Джеймс не мог забыть, что Ларчера убили, когда он нес его, и повторял снова и снова: «Если бы я занимался своими делами, Ларчер был бы жив и теперь». Он также думал, что со своим опытом мог принести армии большую пользу, чем неопытный мальчишка, поэтому, рискуя жизнью, в принципе поступал правильно, но с точки зрения практической – глупо. Следовательно, Джеймс не отдавал себе отчета в том, что делает, спасая юношу, а в результате удостоился высокой награды.

Ларчеры приглашали к себе Джеймса, да и ему хотелось взглянуть на них и понять, до сих пор ли они вне себя от горя или смирились с неизбежным. Реджи был их единственным сыном, как и он у своих родителей. Джеймс не отправил им письма, прибыл неожиданно и выяснил, что живут они на некотором удалении от станции, в новой вилле из красного кирпича. Подходя к двери, увидел, что рядом с домом какие-то люди играют в теннис.

Он спросил, дома ли миссис Ларчер, его провели в гостиную, и скоро туда пришла дама, которую он заметил на теннисном корте. Джеймс объяснил, кто он.

– Конечно, я узнала вас, – ответила дама. – Я видела ваш портрет в журнале.

Они обменялись рукопожатием, но Джеймсу показалось, что она пытается скрыть раздражение. Он видел, что его визит не ко времени.

– Мы решили немного поиграть в теннис, – пояснила она. – Жаль упускать такую прекрасную погоду, правда?