— Ты еще в третью «Балтику» переведи...

— И переведу!.. Шесть бутылок, Игорь!.. На весь отдел!

— Ладно, не шуми...

— А чего бы мне не шуметь? У меня сейчас в Синявино посевная! А я тут болтаюсь... как круассан в проруби.

— Пошли лучше глянем, как у Егорова с моллюсками дела...

Перед Егоровым стояла тарелка с устрицами и стакан чая. Устрицы шли туго. Во-первых, с трудом отдирались от раковины. Во-вторых, плохо лезли в горло. Егоров, морщась, запихнул в себя четвертую. А впереди еще восемь.

Вспомнился анекдот про нового русского и его бывшего однокурсника, ныне нищего: «Я не ел пять дней».— «Ну и зря. Надо себя заставлять...»

— И как, Сергей Аркадьевич? — Рогов скорчил сочувственную физиономию.

— Что-то не очень,— признался Егоров.— Может, несвежие?..

— Их же не на завтрак едят,— заметил Плахов.

— Что делать? — философски заметил Егоров.— Надо успеть попробовать. Вдруг нас к обеду выселят.

Пятая устрица оказалась совсем невкусной. Кислые какие-то. Точно: несвежие.

— Лягушек тоже будете?

— Лягух я и дома могу, если захочу. У меня в Удельном прямо за домом лужа, так их там сотни. Поют по вечерам. Заслушаешься!..

В эту лужу Егоров тоже недавно угодил, как и в болотце на заливе. Гулял с болонками и оступился. Тогда и заметил сколько там лягушек: целый взвод из-под ноги выскакал.

Сил на устриц больше не было.

Дурят трудовой народ.

Сговорились — и делают вид, что вкусно. Невозможно, чтобы это кому-нибудь всерьез нравилось.

Егоров отодвинул тарелку и допил чай.

— Вы тут доедайте, если хотите, а мне в одно место надо сходить. Встретимся в час на пляже. Доедайте, доедайте,— разрешил он,— не пропадать же добру...

Отдуваясь, Егоров двинул в сторону Дворца.

— Попробуешь? — спросил Рогов.

— За Егоровым доедать?..—брезгливо посмотрел Плахов на коллегу.

— Ну они же каждая в своей скорлупе... Не интересно устрицу попробовать?

— Нет. Ты давай, если хочешь.

Рогов взял устрицу и задумчиво повертел в руке:

— Чего только природа не удумает... — Положил обратно на тарелку: — Ладно. Мне бы чего попроще. Троицкого поймать. Или еще по сосиске, Игорь?..

— Устриц жрете? — рядом возникла неожиданно растрепанная фигура Тимофея Пастухова.

— Так, балуемся... — смущенно сказал Рогов.— Ты не хочешь?

— Мне это хавало морское — во где сидит,— с неожиданной злобой сказал путешественник.—А сейчас снова в океан на три месяца...

— Понятно,— кивнул Плахов,— Слушай, Тимофей, а ты сейчас занят?

— Нет, гуляю. А что?

— Покатаешь нас? Нужно сплавать в одно место...

Фестивальный Дворец окружен толпой круглосуточно. Во всяком случае, ранним утром и поздним вечером толпа налицо, и создается впечатление, что и на ночь эти люди никуда не уходят, в надежде что какая-нибудь подгулявшая звезда захочет прошвырнуться по красной лестнице при свете луны.

Стоять часами, визжать при виде звезд (которых при таком скоплении зевак и увидишь-то в лучшем случае краем глаза), с ничтожным шансом на автограф и без всякого шанса попасть на сеанс,— этого Егоров не понимал. Он был человеком дела.

Приехать в Канны — и не посмотреть кино?

Егоров бы себя уважать не стал...

Поторчав в толпе с четверть часа, Сергей Аркадьевич вычислил профессиональным взором нужного человека: патлатого арабского юношу в футболке с серебристыми иероглифами и с кольцом в носу. Вытащил из кармана русско-французский разговорник, похлопал юношу по плечу, отозвал в сторону. Бодро сказал «бонжур». Это слово он знал без разговорника.

— Бонжур,— подозрительно глянул араб.

— Я есть русский турист,— старательно прочел Егоров из книжечки.

— Оно и видно,— кивнул юноша.— Чего вы хотите?

— Я хочу билет на фестиваль,— сказал Егоров по-русски и указал на дворец.

— Билет на фестиваль? — переспросил юноша по-французски.