Свечи на ветру - Григорий Канович (1979)

– Вон на той ветке качаются две вороны, – говорил Рапопорт. – Ежели к ним прилетят еще две, сколько их будет?

– Две, – отвечал я без запинки.

– Не спеши. Подумай.

– Две.

– Почему?

– Потому, что те две, которые качаются на ветке, либо прогонят их, либо сами улетят.

– Да-а, – скреб в затылке Рапопорт. – Возьмем другой пример. В том ряду шесть надгробий. Ежели мы два отнимем, сколько останется?

– Все останутся.

– Неправда.

– Правда. Надгробия нельзя трогать.

– О Господи, – потел Генех Рапопорт. – Разве я предлагаю их трогать? Я предлагаю отнять.

К концу лета Генеху Рапопорту все же удалось вдолбить мне в голову, что все вещи на свете можно сложить и отнять, не сдвинув их с места, и я стал в уме складывать все, что попадалось на глаза.

Во-первых, я сложил все могилы на кладбище: вместе с заросшими получилось двадцать раз по сто; потом подсчитал ворон на ветках, и их вроде было двадцать раз по сто, за точность не ручаюсь, так как они страшно похожи, и я мог напутать.

Когда пришло время рассчитываться с Генехом, я набрался храбрости и спросил у него:

– Разрешите вам, ребе, задать вопрос?

– Попробуй.

– Вы, должно быть, знаете, за что посадили в тюрьму моего отца Саула?

– Догадываюсь.

– Никто мне не говорит правду, – пожаловался я.

– А правду никто и не знает, – ответил Рапопорт. – Или не хочет знать.

– Про моего отца?

– Про все на белом свете, – сказал Рапопорт. – Ибо правда, дружочек, сестра печали.

– За что же, по-вашему, его посадили?

– Видишь ли, твой отец вознамерился совершить чудо.

– Какое чудо?

– Изменить мировой порядок. Ни больше ни меньше.

– А что такое мировой порядок?

– Мировой порядок? – Рапопорт расстегнул сюртук. – Мировой порядок – это прежде всего полицейский участок.

– Мой отец Саул хотел, чтобы были другие полицейские?

– Что-то в этом роде…

– Хорошие?

– Хороших полицейских не бывает. – Генех почесал тощий, как штакетник, бок. – Когда твой отец Саул вернется, он сам тебе обо всем расскажет. Только не говори ему про свое желание стать птицей.

– Почему?

– Что такое птица по сравнению с полицейским участком? Два беспомощных крыла. У тебя есть божий дар, дружочек. Следующим летом, если только буду жив, мы займемся с тобой всерьез. Я снова приду сюда, чтобы подготовить тебя для поступления в школу. Мои ученики сплошь олухи. Все они хотят стать лавочниками, подрядчиками, маклерами, коммивояжерами. Но ни одному в голову не приходит взмыть в поднебесье. Ежели буду жив, обязательно приду сюда. Боже, как хорошо на кладбище! Никогда бы не подумал… Какой здесь воздух! Точно в Швейцарии… Есть такая страна – Швейцария.

– Вы там, ребе, были?

– Я, дружочек, везде побывал. В мыслях, конечно. Кажется, начинается дождь. – Рапопорт поднял глаза к небу, обложенному тяжелыми, уже нелетними, тучами, и сказал: – Бог дал дождь, Бог даст крышу.

– Сколько мы вам должны, ребе? – спросил мой опекун Иосиф, когда мы скрылись от дождя в избе.

– Ровным счетом ничего, – ответил Генех. – Ваш воздух дороже денег.

– Воздух воздухом, а дело делом, – возразил могильщик и выложил на стол горсть серебряных монет.

– Гляжу в окно и думаю: на кой черт им эти сосны, эти пахнущие медом цветы, эта трава, мягкая и ласковая, как шепот возлюбленной? – с болью произнес Генех.

– Кому? – не сообразил Иосиф.

– Мертвым, – сказал Рапопорт. – Почему Господь прогневался на живых? За что Он загнал нас в эти душные норы, поселил среди стонов и копоти? Кто надоумил нас миллионы лет назад спуститься с деревьев на землю? Что мы нашли на ней?

Казалось, Рапопорт толковал не с нами, а с дождем, ленивым и надменным, и дождь слушал его не перебивая, как и сам Господь.

– В последнее время я все чаще помышляю о том, чтобы вернуться обратно.

– Куда? – прошептал могильщик.