Затем он указал мне на дядю, который, взобравшись на вершину холма, присел там перевести дух и при этом опасливо озирался, и слегка коснулся своего лба, как бы говоря, что этот человек не вполне в здравом уме. Я утвердительно кивнул, и мы двинулись дальше. Мы шли кружным путем, в обход, так как я боялся лишний раз потревожить дядю, и у меня было достаточно времени, чтобы разыграть перед моим спутником небольшую мимическую сценку, с помощью которой я рассчитывал выяснить некоторые интересовавшие меня обстоятельства. Остановившись на краю скалы, я проделал все то, что делали вчера на берегу Песчаной бухты вооруженные компасом и картой незнакомцы. Мой собеседник сразу все понял и сам продолжил эту сцену. Прежде всего, он указал мне место, где находилась шлюпка, и бухту, где стояла на якоре шхуна, а затем выразительным жестом обвел всю линию берега и произнес слова «Эспирито Санто», выговорив их весьма своеобразно, но так, что я моментально его понял.

Из этого я заключил, что был прав в своих предположениях, и что все это историческое исследование было не чем иным, как благовидным предлогом, под которым скрывалась обычная жажда наживы. Следовательно, человек, одурачивший доктора Робертсона, был тем самым господином в золотых перстнях, приезжавшим сюда весной для знакомства с Гризаполом и его окрестностями и вернувшимся снова, чтобы вместе со своими спутниками уснуть мертвым сном у подножия рифов Ароса.

Между тем, чернокожий человек продолжал изображать знакомую мне сцену и делал это великолепно. Он то указывал на небо, словно заметив приближение бури, то движением руки сзывал всех на борт, то, изображая вчерашних незнакомцев, бежал по краю утеса к лодке. Затем он изобразил, как тяжело пришлось гребцам работать веслами, и, наконец, дал мне понять с помощью все той же выразительной пантомимы, что сам он отправился взглянуть на останки погибшего судна и был покинут своими спутниками, спешившими поскорее добраться до шхуны. В заключение он гордо выпрямился, скрестив на груди руки, и опустил голову, выражая этим готовность покориться той участи, которая ему уготована.

Выяснив таким образом все, что мне требовалось, я, в свою очередь, жестами поведал ему о гибели шхуны и всех, кто находился на ее борту. Эта весть не вызвала в нем ни удивления, ни огорчения; он только дал мне понять, что все эти люди, кем бы они ни были, теперь в руке Божьей.

Чем больше я наблюдал этого человека, тем большим почтением и уважением к нему проникался. Несомненно, он обладал живым умом и сильной волей, а характер имел строгий и серьезный. Общество такого рода людей я предпочитал любому другому, и прежде чем мы дошли до дома, я совершенно забыл о необычном цвете его кожи.

Дома я тут же рассказал Мэри обо всем, что случилось, ничего не утаив. К счастью, она поняла, что мною двигало, когда я поступал так, а не иначе.

– Конечно, ты прав, – сказала она. – Да исполнится воля Господня!

И она сейчас же поставила перед нами большое блюдо тушеного мяса.